неудачной в целом драмы «Песня Судьбы», но прежде всего для всей

творческой эволюции Блока. Этот образ имеет символическое значение для

Блока. Он связан, вероятно, со сложным и глубоко лирическим восприятием

Блока творчества Гоголя, и в особенности с образами «Страшной мести». В

«Песню Судьбы» этот образ вошел для исторического обоснования поведения

Фаины, для объяснения того, что же отделяет ее от интеллигента Германа. В

этом контексте он может обозначать только темное, жуткое самодержавие,

«заколдовывающее», «усыпляющее» красавицу Россию. Дальнейшим

развитием этого образа, в «Песне Судьбы» аллегорически тяжеловесного и

странно неловкого, будет гениальная поэтическая характеристика

269 Медведев П. Н. В лаборатории писателя. Л., 1971, с. 223.

270 Литературно-художественные альманахи издательства «Шиповник».

СПб., 1909, кн. 9, с. 230.

«победоносцевского периода» в поэме «Возмездие». В связи со своими

театральными поисками Блок открыл здесь для себя нечто необычайно

важное — поэтически перспективный взгляд на большие пласты русской

истории.

Это открытие повлекло за собой другие, не менее важные и

реализовавшиеся тоже не в «Песне Судьбы». Переосмысление образа Фаины

заставило Блока ввести Спутника также в сцену всемирной выставки, в первую

перипетию, что исторически объясняет поведение Фаины в первой встрече с

Германом; далее, тяготящим воздействием Колдуна-Спутника объясняется

также и расхождение Фаины с Германом в развязке. Это заставило Блока

переосмыслить и образ Германа. Во втором варианте усиленно подчеркиваются

поиски Германом героической позиции в жизни. Однако художественной удачи,

в узкодраматическом смысле слова, все-таки не последовало. Несмотря на

введение историзма в идейную концепцию вещи, поэтически она по-прежнему

строилась на аллегориях, только сами эти аллегории стали сложнее и глубже.

«Сочность, яркость, жизненность, образность, не только типичное, но и

характерное» — как определял Блок направление своих стилистических

поисков в связи с пьесой — с этим аллегоризмом были несочетаемы. Нужны

были новые поиски, и, понятно, не только стилистические. В «Песне Судьбы»

Блок осознал связь этих поисков с большими общественными вопросами, с

большой исторической перспективой. Одна из существеннейших граней

дальнейшей блоковской работы в этом направлении открылась тоже в связи с

«Песней Судьбы». Обогащение образа Фаины историческим мотивом повлекло

за собой поиски аналогичных мотивов и для Германа. В той же сцене на

пустыре в большом монологе Германа поведение героя обосновывается

ответственностью, которая налагается на него историей России, и в

особенности таким ее знаменательным событием, как Куликовская битва.

Монолог Германа остался в пьесе не более чем риторическим высказыванием,

странно не вяжущимся с реальным драматическим поведением героя. Однако,

вспоминая в дневнике о работе над новой кульминационной сценой драмы,

Блок писал: «… здесь родилось “Куликово поле” — в Шахматове» (VII, 187).

В цикле «На поле Куликовом» воплотилось в области-поэзии именно то,

чего искал и не нашел Блок в области драматургии: «На поле Куликовом»

потрясает органичностью связей истории и современности, интимного лиризма

и общественного пафоса, глубочайшего трагизма и величайшей силы

жизнеутверждения. Найден герой, который о трагическом повествует так, что

это облегчает нашу душу подлинно лирическим волнением, и о светлом и

радостном сообщает так, что мы всегда помним, какого огромного напряжения

всех сил человеческих стоит этот катарсис. Здесь найден тот самый принцип

истории в характере, который Блок искал в «Песне Судьбы». Он все-таки нашел

его — но только в лирическом характере. Важно понимать, что эта, быть может,

величайшая из художественных находок Блока была обретена в ходе его работы

над «Песней Судьбы».

В границах данного конфликта сделать пьесу подлинной драмой было

невозможно. То, что Блок нашел важного для себя в работе над ней, он