богатого и свежего документального материала.

Можно согласиться с тем выводом, к которому приходит Д. Е. Максимов в

результате рассмотрения обширного фактического материала: «Не приняв в

себя опыта первой русской революции и не развив его в себе, Блок не стал бы

великим поэтом»71. В какой-то степени факты говорят сами за себя, и иной

вывод едва ли был бы возможен без особого насилия над ними, без резкого

нарушения установившейся уже в советском литературоведении традиции. Но

освещать, осмыслять их можно разным образом. В самой итоговой

формулировке исследователя есть особый поворот, особое отношение к научной

теме: говорится о восприятии Блоком революционных событий, но не об

отображении их в его искусстве, о развитии отношения поэта к революции, но

не о движении его вместе с действительностью и ее противоречиями. Совсем

иной подход у самого поэта. В известном письме к З. Н. Гиппиус от 31 (18) мая

1918 г. Блок утверждал: «… нас разделил не только 1917, но даже 1905-й…»

(VII, 335). Акцент у Блока на самих событиях, и только в связи с ними

говорится о разном отношении к революции. Советское литературоведение,

разумеется, еще больше сосредоточивает внимание на этом основном моменте:

движении самой действительности и отображении этого движения в поэзии и

взглядах Блока. Естественно, что могут быть работы, посвященные специально

исследованию взглядов поэта на революцию. В работе Д. Е. Максимова реально

исследуются именно взгляды Блока на революционные события Однако и в

этом случае, очевидно, следует сопоставлять их с действительностью, — иначе

получится сводка мнений, но не диалектически сложная картина противоречий,

где действительное по-особому преломляется в творческом сознании и в

искусстве. Если же сводить только одно мнение, одно отношение с другим —

всегда возникает риск перекоса, односторонности, механического составления

71 Максимов Д. Е. Блок и революция 1905 года. — В кн.: Революция

1905 года и русская литература. М.-Л., 1956, с. 279.

«системы взглядов», отдельной от действительности и чуждой современности.

Особенно губителен такой подход при рассмотрении художественных

произведений — стихи, скажем, тут соотносятся не с жизнью, но с отношением

автора к реальным событиям. Получается так, что сами революционные

события в стихах не отображаются и роль их для автора сводится к тому, что

они «… способствовали изменению ряда его мыслей и взглядов»72. При этом

«ряд мыслей и взглядов», при одностороннем отборе, получается чуждым

реальной общественной борьбе, далеким от нее и выражающим непонимание

Блоком действительности, его идейную незрелость. Так, по Д. Е. Максимову, в

«Митинге» Блок принимает «революцию в ее стихии»; он хорошо к ней

относится, но ничего в ней не понимает, — делается вывод, что «… Блок ни в

1905 году, ни в позднейший период не мог подняться до уровня партийного

отношения к революции, до понимания революционной теории и тактики»73.

Исследуется только отношение поэта к действительности, — поэтому

предъявляется совершенно незакономерное требование к художнику: с точки

зрения сегодняшнего мировоззрения быть иным, не тем, кем он мог быть в

границах реальной борьбы и реальных отношений своей эпохи. Так Плеханов

незакономерно сопоставлял Толстого с Марксом и именно поэтому столь же

незакономерно отчуждал его от современности.

Систематически выявляя в стихах Блока о революционных событиях только

отношение поэта к действительности, Д. Е. Максимов составляет в итоге

сводку, систему промахов и ошибок Блока; органическим дополнением к этим

несовершенствам оказывается влечение к революции, т. е. опять-таки

субъективное отношение к действительности, но не мера ее понимания и

отображения в искусстве. Работа Д. Е. Максимова продолжает отделенные от

нее десятилетиями статьи В. А. Десницкого и решительно противостоит иным

традициям в изучении Блока. Она связана с основным направлением поисков