сент<ября>, когда понадобятся новые 10 $ за пансион в октябре. Нужно, извините

меня, быть совершенно сумасшедшей (иного слова, право, не подыщешь!), чтобы

залезть в такую авантюру, как начинать давать образование мальчугану, решительно

никаких средств не имея. Надо еще Вам сказать, что полтора года (с 9-го апр<еля> 1936

по сент<ябрь> 1937 г.) я, безработный, содержал на свой (откуда-то доставал!..) счет

Фелиссу Мих<айловну> в Тойле: она, прослужив год перед этим на заводе, заболела

злокачественным воспалением почек, и вот теперь полуинвалид, т. к. до сих пор не

может поднимать тяжестей и промочить ног. Все свои случайно получаемые гроши я

отдавал ей лично и даже ухитрялся покупать иногда ей туфли, чулки и покрыть

сгнившую на лачуге крышу возобновить! Большего, дорогая, от меня, думаю, и

требовать было нельзя: ведь все эти траты — явный ущерб для нашей с Верочкой

жизни. Не надо забывать, что она грошевое жалованье получает, имеет от мужа

пятилетнюю дочь и живет не в деревне дешевой, как Ф<елисса> М<и- хайловна>, а в

городе, что далеко не одно и то же. Верочка безропотно переносит все невзгоды, и

бывали случаи, когда она из своих денег помогала через меня Ф<елиссе>

М<ихайловне>, которая, к слову сказать, ненавидит ее (за что, спрашивается?) бешеной

ненавистью и знать ее не хочет, не будучи даже с нею знакома. А вся вина, все

120

преступленье Верочки заключается, видимо, в том, что она, русская женщина, делится

последним (и с какою, надо видеть, радостью!) с русским поэтом, оберегая его, по

возможности, от меркантильных забот и

дрязг уродливой за последнее время жизни. Фелисса Мих<айловна> мотивирует

свое желание дать Вакху образование так: «Если я не смогу дать хотя бы

элементарного образования сыну и сделать из него хотя бы квалифицированного

рабочего, я не достойна даже того, чтобы продолжать жить на свете». Это рассуждение

не выдерживает ни малейшей критики, ибо выход все же есть: директор завода Ван-

Юнг, дающий Вакху, по моей просьбе, 4 $ в месяц, предлагает взять его к себе на завод

в ученики на жалованье сразу же и через те же четыре года сделать его у себя же

мастером с окладом до 50 $, т. е. и м е н н о то, что даст ему техническое училище!!! И

вот Ф<е- лисса> М<ихайловна>, выслушав от Ван-Юнга его изумительное по

сердечности предложение, категорически весьма оскорбительно его отвергла. Мотивы?

«А вдруг Ван-Юнг умрет за эти годы! А вдруг мастер завода, где он будет учеником,

захочет поставить на место Вакха, его не взлюбив, своего родственника и заест

“ребенка”!»... И тому подобная чепуха. Да ведь если так рассуждать, то и сам герой

нашего дня —Вакх тоже может умереть за это время!.. Так или иначе, Ф<елисса>

М<ихайловна> неистовствует и ставит меня в невозможное положенье, обрекая на

добывание денег. А иначе угрожает с собою покончить и т. д. — еще похуже... А пока

что она, полубольная, изнервленная и обозленная предельно, собирается идти в...

прислуги!! Умнее ничего не придумала: это ведь два-три доллара в месяц! А на завод

ни за что не хочет, хотя хозяин сразу же взял бы ее обратно с восторгом: работала

идеально. Что мне делать, дорогая Августа Дмитриевна, — скажите! Вы всегда

выручали меня добрым советом, а зачастую и денежно. Теперь я не прошу Вас помочь

мне денежно, т. к., Вы сами понимаете, в этом случае никакая денежная помощь,

видимо, уже не поможет: слишком большие расходы! Еще должен Вам сказать, что

правительство, в воздаянье моих заслуг по переводам с эстонского, назначило мне

пожизненную пенсию в размере 8 $ в месяц. Выдача будет в конце октября. Само

собою понятно, что мы с Верочкой гроша себе не возьмем и целиком отдадим

Ф<елиссе> М<ихайловне> в ее распоряженье всю эту пенсию на все годы. Тогда,

возможно, присоединив 4 $ от Ван-Юнга, она к а к-н и б у д ь и сможет выполнить свой

каприз. Но ей самой ничего не останется, если подсчитать приблизительно хотя бы, и