Комиссар внезапным движением наводит свой фонарь прямо в лицо офицера.

Сухое, гладко выбритое лицо — спокойно, брови слегка приподняты, глаза смотрят не мигая, только зрачки сузились под ярким светом; да и что там рассмотришь в этих пустых глазах: спасает ли этот выхолощенный человек свою шкуру, надеется ли на то, что эти сумасшедшие большевики проиграют игру ?

— Я вам не верю.

Офицер пожимает плечами.

— Как вам угодно ! Впрочем, вы в этом можете удостовериться сами.

— Вызовите сюда фейерверкера.

Фейерверкер, неуклюжий, широкий солдат, в темноте возится возле орудия; его зовут; переваливаясь на коротких ногах, он идет к комиссару.

— Кашне неисправности в орудиях?

Фейерверкер молчит.

— Кашне неисправности в орудиях?

— Из их давно не стреляно, — говорит, нахмурившись, фейерверкер. — Заржавели. И в компрессорах...

—- Что?

—- В компрессорах —- пусто. Масла нет.

Комиссар молчит. Немного погодя он подходит к артиллеристам ближе и говорит глухо:

— Сейчас я пришлю своего помощника для обследования орудий. В случае, если они окажутся исправными...

Он замолчал на одно мгновение...

— Расстреляю.

Он повернулся и быстро пошел обратно.

У самой крепостной стены его догнал офицер.

— Простите, товарищ комиссар!..

Лобачев, не замедляя шага, повернул к нему голову.

— Вы, может быть, думаете, что я солгал... Даю вам честное слово офицера, что...

Он едва поспевал за комиссаром.

— ... что стрелять из этих орудий в самом деле крайне опасно!

Снова тусклые блики фонарей дрожат в темной зыби Невы, снова ветер, дождь и сумрачные громады зданий.

Навстречу Лобачеву, размахивая рукой, в которой зажата записка, бежит какой-то солдат.

— Товарищ комиссар!

— В чем дело?

— Вас ждут... Вот записка!

При четком свете фонаря Лобачев читает записку и, стиснув челюсти, рвет ее на мелкие мочки.

— Опять приказ ... Но, чёрт побери, ведь можно же начать бомбардировку с «Авроры».

— Вас ждут в дежурке, товарищ комиссар,— быстро говорит солдат.

Лобачев бежит по лестнице, распахивает дверь в дежурную комнату и лицом к лицу сталкивается с человеком в очках, в распахнутом пальто и мягкой фетровой шляпе, сдвинутой на затылок.

— В чем дело, чёрт возьми ?.. Почему не открываете огонь? Из Смольного приказ за приказом, войска ждут, а вы....

Лобачев, крепко сжимая челюсти, смотрит в лицо человека в очках.

Тот внезапно умолкает, сдвинув брови и тревожно вглядываясь в лицо комиссара.

— Вы больны ? Если вы больны, так как же вы

смеете браться за такое дело? ..

Лобачев разжимает залитый свинцом рот.

— Я здоров. Не имею возможности открыть огонь, так как орудия, по словам артиллеристов, неисправны и стрельба из них сопряжена с опасностью для жизни.

— Ваши артиллеристы — изменники! — кричит человек в очках. — Немедленно дайте знак из сигнальной пушки,

— Почему вы не вызвали артиллеристов с морского полигона?

— Почему я не вызвал артиллеристов с морского, полигона, — бессмысленно повторяет комиссар и, придя в себя, отвечает:

— Потому что четверть часа тому назад я еще не знал, что орудия неисправны.

Человек в очках хватает его за руку и, тащит к дверям,

— Идемте к орудиям !

Он уже бежит по лестнице, выбегает на двор, дождь сразу захлестывает лицо; он поднимает воротник пальто, глубже надвигает шляпу. Комиссар едва поспевает за ним. Они идут в темных проулках, между гарнизонных зданий; со стороны Зимнего слышатся редкие ружейные выстрелы, фонари слабо мерцают у крепостных стен.

— Товарищ Лобанов, где вы?

Какой-то человек бежит за ними, проваливаясь в лужи, прыгая через выбоины.

— Я здесь. Что случилось?

Человек падает в лужу, вскакивает, ругаясь, и кричит весело:

— Зимний сдался, и наши там!

Человек в очках с недоумением опускает голову и смотрит поверх очков.

— Зимний сдался ? Навряд...

Комиссар, дрожа от нетерпения, хватает его за руку.

Он отвечает на пожатие и, прислушиваясь к учащающейся стрельбе, говорит, с сомнением качая головой:

— Что-то не то... Однако ж едем туда... Посмотрим ...