Шрифт:
Потом, помню, послышалась милицейская сирена, и с каждой секундой она становилась все громче.
Когда мы вернулись ко мне домой, Саша прошел в комнату и неожиданно достал из кармана своих «бермудов» чекушку водки.
– Ебсель!
– воскликнул я.
– Откуда?
На Брюнином лице отразилось полное недоумение.
Не помню.
Изюмительно!
Я принес из кухни банку с оставшимися голубцами.
Спортивные ребятки, - сказал Брюня.
Зуб выбили, - сообщил я.
Ну-у?!
– удивился Саня.
– Тот, что болел?
Нет.
– Я пальцем оттянул щеку в сторону.
– Соседний,
рядом.
– Жаль, менты помешали.
– Кому?
– Что?
– Им или нам?
– Нам.
Скорее, им.
И нам, и им.
Ты видел, какие они вертушки крутили ногами?
Спортивные ребятки, - повторил Брюня.
Он откупорил бутылку и, запрокинув голову, точно горнист, прямо из горлышка влил в себя ровно половину.
Санек, что за херней мы занимаемся?
– А что делать?
Н-да.., Что делать и кто виноват...
Я допил водку и спросил, осторожно пережевывая кусок голубца:
– И все-таки... Зачем?
Саня только отмахнулся. Мол, да ну тебя с твоими дурацкими вопросами. Отмахнулся и закурил.
Они, конечно, сами виноваты.
Кто?
– спросил Брюня.
Они. Все эти... Благополучные, сытые, наглые... Я сбиваю с них спесь! Ведь я не против неравенства. Наоборот! Так должно быть. Потому что так было всегда. Но меня бесит, когда...
Когда - что?
Когда в князьях ничтожества.
Вот это правильно. Ты очень здорово сейчас сказал.
Правда, стрелка пафоса стала зашкаливать, но это ничего.
Это ничего, иногда нужно. Оставь докурить.
– Бери целую.
Целую не хочу. Оставь.
– Держи. Как твой зуб?
Притих пока.
Вот видишь, я ж говорил.
Утром меня разбудила нервная телефонная трель.
Я открыл левый глаз (правый, как потом оказалось, совершенно заплыл фингалом цвета флага независимой Украины), приподнялся с дивана, на котором спал не раздевшись, и подойдя к аппарату, снял трубку.
Меня еще нет. С вами говорит сонный автоответчик. Пожалуйста, перезвоните или оставьте свое сообщение после звукового сигнала. Пи-и-и!
Доброе утро!
Не надо обобщать, Алена. Мое утро, кажется, разительно отличается от твоего.
– Пил?
– Пел!
Сегодня суббота.
Вполне возможно.
Я заеду к тебе сегодня?
Когда?
Вечером. Часов в пять.
А сейчас сколько?
– Полдесятого.
– Хорошо.
Только не уйди, как в прошлый раз!
Я не уходил. Я же тебе рассказывал, меня забрали в милицию.
Чего это они тебя забирают всякий раз, как я хочу тебя увидеть?
Скоты! Совсем не считаются с твоими желаниями.
Так мы договорились?
Договорились. В пять я буду дома.
Взять что-то покушать?
– Бери.
Ну, все, целую!
Аналогично!
Я вернул трубку на место и поплелся на кухню, откуда доносились звуки льющейся воды. По пути глянул в прихожей на свое очаровательное отражение в зеркале. Одним глазком -буквально. Зрелище не для слабонервных, впору было воскликнуть: «Остановись, мгновенье, я прекрасен»!
На кухне Брюня, согнувшись над умывальником, держал голову под струей воды и постанывал.
– Освежаемся?
Брюня отклонился влево, повернул голову и, щурясь, взглянул на меня через плечо.
Ну, у тебя и рожа, Шарапов.
Знаю. Видел.
Соболева нужно срочно придушить. Он, наверное, в самогон демидрол добавляет. Голова раскалывается.
Пойду приму душ.
Валяй. И сходим полечиться.
У нас денег нет.
Была бы цель, - сказал Брюня, - а средства будут!
Погода выдалась солнечная. Как для десяти часов утра начала осени - даже жаркой.
Перед выходом я надел темные очки. Брюня критически меня осмотрел и коротко объявил:
– Терминатор. Жидкий.
Мы подошли к автобусной остановке. На той стороне дороги раскинулся целый ряд торговок, продававших молоко, творог, сигареты, водку... Где-то среди них должна была быть и баба Таня, которая всегда с охотой давала нам в долг, зная, что мы обязательно вернем и даже отблагодарим сверху.