«батюшку». Как ни казалось такое объяснение естественным, но фон Фрикен не обратил на него

никакого внимания и разогнал всех по своим местам. Первым поспешил отретироваться отец

Тимофей.

В это время Аракчеев осматривал работы по постройке домов фурштатской роты, расположенной

в семи верстах от полкового штаба. Дали ли ему знать о происходившем собрании, или он сам

подозревал что-либо не совсем обыкновенное, но только на возвратном пути граф, не заезжая,

против обыкновения, в штаб полка, проехал полевою дорогою в свое имение Грузино.

Собраться снова, чтобы осуществить свое намерение — скрепить замысел присягою, никто из

офицеров теперь уже и не думал. Все понимали, что дело не выгорело, пропало и что начальству

все известно и оно не

замедлит принять необходимые меры... Действительно, вскоре после этого начальник штаба

военных поселений Клейнмихель (впоследствии граф и министр путей сообщения) потребовал к

себе капитана Иванова, штабс-капитана Титкова, поручика Евфимова и прапорщика Галкина (за

что и за кого пострадал этот последний — невинная душа — один Бог знает) и объявил им

Высочайшую волю... Посадили их с фельдъегерем в почтовые тележки — и след простыл... только

в приказе отпечатали, что «такие-то офицеры имени моего полка переводятся на службу в дальние

сибирские гарнизоны»...

Надо, однако ж, заметить, что Клейнмихель при прощании с ссыльными со слезами на глазах дал

им слово, что через год они будут возвращены. Обещание это действительно было исполнено:

Евфимов и Титков возвратились в тот же полк, а двое других — в армию.

Три раза в год, а именно в первый день св. Пасхи, в Рождество и в день св. Апостола Андрея

Первозванного, шеф полка, граф Аракчеев, приглашал к себе на обед нижних чинов своего полка,

то есть, конечно, не всех, а по одному унтер-офицеру и рядовому от каждой роты, что составляло

команду в 24 человека. Приглашение это делалось всегда собственноручною запискою Аракчеева

следующего содержания: «Шеф полка просит достойных гренадер к такому-то числу пожаловать к

нему и разделить с ним трапезу».

По получении в полковом штабе такого приглашения сейчас же писались в роты записки о

назначении желающих, а в случае отсутствия таковых — о наряде людей на шефский обед.

В 1823 году к празднику Андрея Первозванного, 30 ноября, получено было в полку обычное

приглашение. Я был тогда еще подпрапорщиком и, по заведенному в полку порядку, исполнял

службу наравне со всеми унтер-офицерами. Из любопытства ли или же из какого-то совершенно

непонятного теперь для меня честолюбия я отправился к ротному командиру с просьбою

назначить меня на графский обед.

Наряженный уже на эту службу унтер-офицер очень обрадовался, что нашелся такой простота —

охотник до шефских обедов — и, конечно, с удовольствием уступил мне свое место. Начались

приготовления — чистка амуниции, мундира и т.п. Все пригонялось, осматривалось,

переделывалось и снова пригонялось и осматривалось, пока опытный глаз командира не находил

уже никаких погрешностей.

Сборным пунктом нашей команды назначен был правый фланг полка, то есть во 2-й гренадерской

роте, откуда мы 30 ноября, ранним утром, под начальством фельдфебеля Якова Гавриловича

Протопопова (любимца Аракчеева) и при одной конной подводе отправились к месту торжества —

в село Грузине. По прибытии в деревню Палички (в полуверсте от села Грузине) вся команда

оделась в парадную походную форму: мундиры, краги, портупеи и кивера в чехлах.

Почтеннейший Яков Гаврилович, до тонкости изучивший нрав и требования графа Аракчеева, во

все время нашего путешествия читал нам наставления, как вести себя в гостях у графа, где

молвить «да», где -«нет», а где и совсем промолчать.

—

Но, смотрите, — прибавлял он, — при всяком ответе величать графа отцом и

благодетелем!

Наконец раздался благовест к обедне, и мы, подтянувшись и еще раз оправившись, выстроились