200

тем, ища выхода к более широкому читателю, он стал писать стихи явно

«облегченные».

У кого, в конце концов, не было плохих стихов? Но дело в том, что выходившие до

сих пор книги Глазкова не соответствуют подлинным масштабам его дарования—

слишком много стихов, то ли по причинам редакторского вкуса, то ли по другим,

оставались за бортом книг, и, наоборот, составлены они из стихов неглавных. Хотя во

всех книгах встречаются кусочки I лазковского лица, ни одна из них не выражает это

лицо в целом.

Надеюсь, что когда-нибудь самый широкий читатель оценит богатырскую силу

этого поэта со скоморошьей дудочкой в руках и никто не назовет его «поэтом для

поэтов».

Юношеские опасения Глазкова были напрасны: фарса не получилось, ибо скоморох

и богатырь в одном лице — это фигура поистине драматическая, то есть истинный

поэт.

1971

ментальными излияниями. Истинно русский человек, в котором есть что-то и от

скомороха, и одновременно от хитроумного богатыря Алеши Поповича. Он любит вы-

пить, любит природу и любит людей. Ненавидит все проявления «мировой дури».

Иногда придуривающийся, иногда беспощадно к самому себе откровенный. Он может

хитро прищурить глаза и сказочку рассказать:

Решил господь внезапно, сразу: поотниму

у большинства людей по глазу, по одному.

Циклопы, вырвавшись из сказок,

входили в моду,

и стали звать они двуглазок:

«Уроды...»

Двуглазки в меньшинстве остались,

и между ними

нашлись, которые пытались

глядеть одними.

Хоть это было неудобно

двуглазым массам,

зато прилично и подобно

всем одноглазым...

И вдруг скоморошья дудочка превращается в богатырскую палицу:

Мужик велик. Как богатырь былин, он идолищ поганых погромил, и покорил

Сибирь, и взял Берлин, и написал роман «Война и мир»!

И опять в руке скоморошья дудочка:

Прекрасно отразить двадцатый век сумел в своих стихах поэт Глазков. А что он

сделал — сложный человек? ...Бюро, бюро придумал... Пропусков!

И все-таки мне, человеку, давно любящему поэзию Глазкова, хочется посетовать на

то, что его талант до сих пор не раскрыт в полную мощь для широкого читателя. В этом

вина отчасти и его личная, а отчасти и других обстоятельств.

Поэт не может жить без чувства собственной аудитории, и, долгое время не

печатаясь, Глазков в каком-то периоде снизил качество работы, строя некоторые стихи

по принципу домашних «капустников». Вместе с

104

тем, ища выхода к более широкому читателю, он стал писать стихи явно

«облегченные».

У кого, в конце концов, не было плохих стихов? Но дело в том, что выходившие до

сих пор книги Глазкова не соответствуют подлинным масштабам его дарования—

слишком много стихов, то ли по причинам редакторского вкуса, то ли по другим,

оставались за бортом книг, и, наоборот, составлены они из стихов неглавных. Хотя во

всех книгах встречаются кусочки глазковского лица, ни одна из них не выражает это

лицо в целом.

Надеюсь, что когда-нибудь самый широкий читатель оценит богатырскую силу

этого поэта со скоморошьей дудочкой в руках и никто не назовет его «поэтом для

поэтов».

Юношеские опасения Глазкова были напрасны: фарса не получилось, ибо скоморох

и богатырь в одном лице — это фигура поистине драматическая, то есть истинный

поэт.

1971

БЛИЖНИЙ БОЙ

оду в сорок восьмом «Комсомольская правда» напечатала подборку молодых поэ-

тов Литинститута — поколения, которое прошло огонь, воду, медные трубы и чертовы

зубы войны еще в юношеском возрасте и вступало в литературу вслед за своими

старшими товарищами по оружию и перу — Лукониным, Гудзенко, Межнровым и

другими. В этой подборке мне впервые встретилось имя Григория Поже-няна, и сразу и

навсегда запомнились строки:

Гордимся мы, быть может, даже тем, что нам о нас

не написать поэм.

Затем я услышал массу легенд о Поженяне — о том, что он еще почти мальчишкой

в составе взвода разведчиков дал воду изнемогающей от жажды Одессе; о том, что имя

Поженяна, числившегося в списках погибших, увековечено на фронтоне одного из