Шрифт:
— Ты как, нормально? — спросил подошедший сзади Джер. Я узнала его голос.
— Хватит уже задавать такие вопросы.
— Все волнуются за тебя.
— Я в порядке. В порядке. — Это было больше похоже на то, что я убеждала в этом саму себя, а не других. Ведь вовсе все было не ок’ей. Я готова была разрыдаться, но не могла, словно что-то держало меня. От этого у меня мурашки бегали по телу, но одновременно было и прекрасное холодное чувство. Наверное, оно и сковывало все эмоции, находящиеся внутри меня.
Устав стоять весь день на ногах, я присела на кресло и, откинувшись, закатила глаза. Тошнота подкатывала к горлу. Это конец. Ив больше нет, она ушла навечно. Её засыпали землей лопаты, и цветы укрыли её сверху. Совсем скоро рядом с её небольшим могильным холмиком поставят мраморную плиту с какой-нибудь красивой эпитафией, и этот самый холмик со временем сравняется с уровнем земли, и какой-нибудь человек случайно наступит на её могилу, не заметя этого, и пройдет дальше, хотя, быть может, удивится, почему это здесь похоронена такая молодая девушка. Но ему будет совершенно плевать, и уже к вечеру он совсем забудет о случившемся и об имени, котором он прочел на могильной плите.
Ив была младше меня всего на год, но намного проницательнее, живее и умнее меня. Порой мне казалось, что она была моим духовным наставником, моим сенсеем. А теперь я одна, и я должна, во что бы то ни стало, следовать всему, чему эта девушка научила меня. Я должна быть сильной, наслаждаться каждым подаренным мне жизнью мгновением, даже если это будет простая прогулка по саду или чтение книги за чашечкой кофе, ведь почти во всем есть своё некое очарование.
С Ив ушла частичка моего сердца, наполняя его всепоглощающей мертвой пустотой. Но я знаю, частичка Ив живет и у меня в груди. Она будет заставлять меня верить даже в самый последний миг.
Тридцать
Иногда мне кажется, что вся моя жизнь — сплошная глупость, что мне не стоило её вообще начинать. Но затем ко мне приходит образ Ив, она словно приказывает продолжать мне жить дальше. Парадокс: как можно продолжить жить, если тебе осталось так мало времени? Вообще, как можно жить, зная о своей скорой гибели? Но ведь люди как-то живут: заставляют себя вставать утром с кровати, идти на работу, крутиться в колесе однообразных дней, и они не жалуются на это. Или, например, взять солдат, которые воевали, защищая свою Родину. Они знали, что, возможно, умрут, а некоторые и точно знали — это их последний бой, и они не боялись смерти; они смотрели в глаза страху и продолжали бороться, пока их сердце не остановит свой барабанный стук. Значит ли это, что я должна точно также смотреть страху в лицо и провести остаток времени так, чтобы потом не жалеть об утраченных днях? Определенно, да. Но смогу ли я? Это уже другой вопрос.
Я вела двухголосый монолог у себя в голове, рассматривая и взвешивая все «за» и «против». И даже не замечала, сколько времени трачу на такие мысли. За окном вновь стемнело, да и, к тому же, небо снова заволокло тучами. Лежа на кровати в позе эмбриона, я клацала по экрану телефона, переключая композиции в проигрывателе. Музыка не доставляла мне удовольствия и наслаждения как раньше, я слушала её со скуки. Ни разу после похорон Ив я не проронила ни слезы, и во мне зарождалось какое-то иное чувство, совсем непохожее на все те чувства, которые я испытывала раньше.
Где-то между отрезками времени ко мне заходили родители, хотели что-то узнать, но я рявкнула на них, выкрикнув какую-то грубость, и они ушли. Когда же заходила сестра, я её просто-напросто игнорировала. Мне так хотелось остаться одной в своей комнате, и чтобы никто меня не тревожил, и чтобы все люди на планете внезапно исчезли и не нарушали тишину в моей комнате, чтобы солнце не вставало, и тогда не будет исчезать приглушенная ночная темнота.
Но Кристи решила вновь нарушить мой покой:
— Эмили! — Стучала она в дверь. — Эмили, открывай! — Ну, разве мне стоит отвечать на такие очевидные слова? — Ты четвертый день не покидаешь комнату, Эм. — Серьезно? — Ладно, сиди там! Только вот Ив этого не одобрила бы!
И тут меня вновь охватила волна того непонятного чувства. Это была смесь горечи и ярости. Зачем она так мне говорит?! Мне и без того плохо!
— К тебе тут пришли. — Сообщила сестра, и я услышала, как она стала спускаться по лестнице, а вслед ей были и параллельные шаги. В дверь еще раз постучали.
— Откроешь? — кротко спросил мужской голос, который был знаком мне до боли.
Отчего-то я вскочила с постели, прижав к груди ладони, и испуганно посмотрела на дверь. Зачем он пришел? Я, кажется, просила оставить меня в покое! О, как же бьется от волнения сердце в моей груди! Но на меня нахлынула и еще одно чувство: я винила его за то, что он позволил мне остаться в одиночестве.
— Эмили, я тебе уже сотню раз повторял: да я был не прав, но я не виноват.
Кровь вскипала. Как он может так говорить?! Кто виноват?! Казалось, что я не контролирую себя, хотя так и было. Я выхожу из себя. Он прислал мне сотни смс, в которых писал одно и то же; он звонил мне десятками раз на день, но я не брала трубку. Мне не хотелось говорить ни с кем, даже с ним.