Сидя на стадионе, я смотрела, как остальная группа наматывает круги, они готовятся к кроссовому зачету. Ветер дул довольно сильно. Прохладно. Мне не очень нравилась погода в городе, где я родилась и выросла, ведь здесь, грубо говоря, всего три времени года: лето и весна с осенью, хотя последние друг от друга отличить почти нельзя. Но вопреки всему мне очень нравилась ранняя весна в Калифорнии: на деревьях появляются почки, если долго нет похолодания, сюда раньше всех прилетают перелетные птицы, и травка часто-часто начинает всходить на газонах.

Я думала о том, что раз вишни уже зацвели, то к концу марта или середине апреля они и вовсе все отцветут. А тополя в этом году начнут обрастать пухом еще в мае, если ни раньше.

На одной из перемен я сидела на газоне перед школой и смотрела, как что-то странное происходит на пришкольном участке. И спросила у кого-то: «А что происходит?». Ученики, надев форму бойскаутов, бегали туда-сюда, кто с лопатой, кто с хворостом, кто со свернутой в рулон тканью — только позже я поняла, что это палатка. Одни учились ставить палатки, другие — рыть ямы для костров, третьи занимались подготовкой к эстафетным состязаниям. У каждого было своё определенное задание. Было очень приятно наблюдать за их суетой, за тем, как виднеются искорки только-только зажженного костра и как клубится пар из чей-то кастрюльки. И кто-то мне ответил: «Это ежегодный турслет. Да и заодно наши ребята к предстоящему походу в лес готовятся». Во мне что-то загорелось: огромное желание стать частью этой суеты. Понимая, что в этом мероприятии у меня уж точно нет возможности поучаствовать, я все равно записалась в клуб бойскаутов в надежде, что что-нибудь мне выпадет.

И вот я все также сидела на стадионе, смотря в одну точку, и грезила о запахе костра, о тепле чьего-либо тела в одной палатке со мной, о тяжеленных рюкзаках с провизией. Но самое главное — о лесе. Я всегда любила лес. Иногда мне кажется, что стоило мне родиться каким-нибудь лесным зверьком: волком или лисой, к примеру. И тогда лес всегда был бы рядом со мной. Наверное, я бы так и продолжала мечтать об этом, если бы меня не выдернули из прекрасного мира грез.

— Можно? — спросили меня. И я обернулась на голос. Брэд. Он стоял передо мной в какой-то неестественной позе, как сломанная кукла, и он был один. Не зная, что ответить, я просто кивнула в знак согласия. Вроде бы в этом нет ничего особенного.

Я чувствовала себя опустошенной несмотря на прекрасные думы о лете, о лесе, о природе. Как бы мне хотелось отвлечься и не вспоминать обо всех напастях, пришедших на мою долю. Но я постоянно возвращалась к ним. Возвращалась к своей болезни, которая прогрессировала с каждым днём; скоро она разрастется и убьет меня. Возвращалась к мыслям об оставшихся пунктиках в списке. Возвращалась к осознанию того, что нужно всё рассказать Майки, ведь кто, если не я, это сделает? И возвращалась к Ив. На последних мыслях меня постоянно охватывала злость, сковывавшая моё сердце подобно льду.

— Я… не-не… не помню, что со мной произошло за последний год. — Так начал разговор Брэд. Он всё ещё заикался, от чего мне становилось жаль его. Где-то в подсознании мне приходила мысль, что это я виновата, ведь если бы я не рассказала его отцу, парень бы не сбежал и не попал бы под машину. Но одновременно я понимала, что это моё решение было правильным. Что было бы, коль я не сделала бы этого? Какая-нибудь очередная наивная девушка попалась бы в его сети? Нет, этого я не могла позволить. — Я не помню многих, но ты мне к-к-кажешься зна-знакомой.

— С чего это? — резко произнесла я. Это случайно вырвалось, хотя я всего лишь просто-напросто подумала об этом. Мысли вслух.

— Я думал, что ты расскажешь. — Он сел рядом со мной и внимательно следил за моей реакцией. В его глазах было что-то необычное, что-то сломленное. А затем я поняла: это я. Я так выглядела: сломлено, жалко, убито.

— Не желаю об этом вспоминать. — Я держалась холодно.

— Я сделал что-то… что-то… — Он приставил ладонь ко лбу и очень сильно зажмурился. — Забыл, — произнес он. — Я забыл это слово.

И только сейчас до меня дошло истинное положение дел. Ему намного хуже, чем мне. Он пытается собрать свою память по осколкам, что разбросаны по чертогам его разума или же совсем позабыты. Он и сам один из пропащих осколков.

— Да, — ответила я на не совсем произнесенный вопрос парня. Теперь мой голос звучал мягче. — Давай не будем об этом?

— Эм-Эмили? Тебя ведь так зовут?

— Угу. — Я кивнула и легонько улыбнулась ему.

— Не знаю, что я сотворил, но… но я у-уже не тот человек. П-прости, если это было ч-что-т-то ужасное.

— Ужасное… — вторила я.

И я кивнула. Произнесла что-то вроде «Да, я знаю», но ничего рассказывать о себе не стала. Какой в этом толк? Он меня не помнит, он не помнит, что сделал, и, пожалуй, это хорошо. Парня не будет грызть совесть, когда он узнает, что я умерла. Только представлю, как он, прежний Брэдли Уайт, узнает о том, что девушка, которую он хотел обесчестить, скончалась от опухоли мозга. И он такой: «Черт, да она же с самого начала была больна». А хотя… быть может, ему было бы плевать.