Я встала рядом с дверью, прикоснувшись к ней ладонью на том уровне, где должно было бы быть лицо Майки. Мне не хотелось его видеть, но хотелось к нему прикоснуться, намотать его немного жестковатые волосы на свои тонкие пальцы и прорисовывать витки в воздухе; хотелось дотронуться до щеки, очертить линию его скул и заглянуть в его карие глаза. Только вот, если это случится, то я не выдержу, честное слово, я не выдержу. И весь мир полетит к чертям, если я почувствую его прикосновение. О, черт! Почему я так беспомощна, когда дело заключается в нём? Я облокотилась спиной о дверь и села на пол, положив голову на колени.

— Эмили…

Я поняла, что он сел точно также, только намного шумнее меня: я слышала хлопок его спины о дверь и почувствовала легкое содрогание пола. Интересно, как он узнал об этом?

— Майки, уходи. — Мой голос содрогнулся, когда я произнесла «Уходи», словно это был приговор.

— Ты же знаешь, что никогда, — тут же следовал мне ответ.

Но больше я не говорила. Парень пытался заставить меня отпереть дверь, и я в один момент уже было согласилась, но тут же передумала. Как бы мне ни хотелось его обнять, сейчас у меня не то душевное состояние, мне не хотелось бы, что он видел меня такой разбитой. И лишь одна фраза, последняя фраза заставила меня всю дрожать, как если бы я попала под ледяной дождь. Он сказал: «Даже если ты станешь затворницей, я буду тоже затворником, лишь бы рядом с тобой». Его голос звучал так, как если бы это было признание в любви. И я не смогла удержаться: моё сердце запело тысячами свирелями еще на один миг. Мне так хотелось сказать ему то, что давно лежит у меня на душе, хотелось произнести «Я тебе доверяю» и рассказать всё-всё-всё. Но звук захлопнувшейся входной двери известил меня о том, что гость покинул дом. И моё сердце упало.

Тем не менее, я вспомнила об еще одной причине, о которой говорила Ив, чтобы жить дальше.

И я открыла дверь, спустилась вниз, на кухню, к сестре, которая, скорее всего, слышала весь наш разговор, а может, и нет, ведь мы говорили почти что шепотом. Она была крайне удивлена меня увидеть, а я бросилась в её объятия. Я уже целых четыре дня не чувствовала чьей-то ласки. Не знаю, что на меня нашло, но, увидев взгляд сестры, я поняла, что это для неё было намного мучительнее, чем для меня, что это было равно моей смерти, ведь я, действительно, всего лишь на время, но умерла. И я поняла, что она чувствует ко мне. Наконец-то поняла, какое душевное состояние у неё будет, когда умру я. И меня прорвало. Та стена, которую я возводила так долго и тяжко, чтобы легче перенести смерть подруги, испарилась, и на меня обрушились все те эмоции, которые я скрывала. Рыдая навзрыд, я упала на пол, но Кристи меня поддержала.

— Ну-ну, — приговаривала она и гладила мои волосы, держа в объятиях.

Когда же меня немного отпустило, она проводила меня до дивана, и я плюхнулась на него сразу же, ведь ноги не держали совершенно. Кристи заварила мне чай с ромашкой и грушей, что так хорошо успокаивает нервы; и, успокоившись окончательно, я начала засыпать от изнеможения и от того, что уже наплакалась вдоволь. Твердо решив, что нужно (Обязательно нужно!) жить дальше, я провалилась в царство Морфея. Завтра я обязательно выйду к людям.

Сидя под деревом, я смотрела на раскинувшиеся прекрасные просторы: зеленые поля, на которых виднеются разноцветные пятна, словно небрежные кляксы на картине искусного художника, знающего, что сейчас эти кляксы — просто кляксы, но позже они превратятся в цветущие луга. Я вертела в руках стебельки различных полевых растений, цветы которых были от нежного розового до глубокого синего цвета. На лицо мне падали зеленые листья. Ветер усиливался, и листья начали с большей силой врезаться мне в лицо, оставляя на коже длинные красные следы. Я вскрикнула и, чертыхнувшись, отползла назад, после чего упала в яму между корнями дерева. Вокруг летали шкафы, кровати, тумбочки, даже пирог, разрезанный на равные части пролетел мимо меня. Мне все это казалось до боли знакомым, только вот где я с этим встречалась раньше?

Когда я упала на мягкую перину, которая отпружинила и отбросила меня в сторону, после чего я сразу встала на ноги, я взглянула вверх. Следом за мной падала мебель. Глубокий, длинный туннель — я не видела, где же он начинался. Но когда я оказалась в комнате, в центре которой стоял столик, а нем лежал пузырёк «Выпей меня», я все поняла. Это была кроличья нора!

А затем картинки стали меняться. «Ты не Алиса!» — восклицали хором животные. «Совершенно верно, я не Алиса», — отвечала я. «Так в кого превратился ребенок Герцогини, в поросенка или гусенка?» — спрашивал Чешир. «Ну что, отгадала загадку?» — вторил Шляпник. «Нет, но мне кажется, что я могу, если захочу». — Пришла к такому умозаключению я. «Вы сумасшедшие!» — говорила я. «Если бы ты была в своём уме, то не оказалась бы здесь», — заключил Чешир.

Я пила чай со Шляпником, Мартовским кроликом и Мышкой-соней. Пела песни с говорящей черепахой Квази. Рассказывала историю своей жизни гусенице, курящей кальян. Сыграла партию в шахматы с Белой Королевой. Но самый мудрый совет мне дал Чеширский кот. «Котик, Чешир! Расскажи мне секрет этого чудесного, счастливого места?» — задала вопрос я. «Просто мы все здесь не в своём уме», — ответил он. А я все еще спрашивала: «Но как мне быть, что мне делать, если конец в любом из случаев будет один и тот же?». Тогда Чешир произнес: «Раз итог все равно будет один, тогда и все равно, что делать».

Это был один из тех самых красочных снов, что снились мне так часто, только вот сегодня, к удивлению, этот сон был очень приятным. Если вдуматься в слова Чешира, то он прав. Сидеть ли мне взаперти дома или же хорошо проводить время — все равно я умру. Так лучше уж проводить остаток дней так, чтобы было о чем вспомнить в предсмертной агонии!

Проснувшись, я с содроганием спустилась на кухню, где у плиты стоял отец. Он неумело переворачивал яйца, жарившиеся на сковороде, и бекон — видимо, готовил для меня завтрак, ведь только я одна в семье ем глазунью, обжаренную с двух сторон, но при этом яйцо внутри должно остаться немного жидким.