Доктору и его свите нужно было хорошенько себя встряхнуть, чтобы наловчиться и поймать меня, потому что я вырывалась. Но затем Фитч поставил мне укол — вновь — и ушёл из моей комнаты, чтобы поговорить с родителями.

Я чувствовала, как спокойствие и умиротворение резко нахлынуло на меня. Я плыву в лодке и качаюсь на соленых волнах океана, не осознавая, что на моем пути есть смерч. Моё ненастоящее временное облегчение не могло исправить мою судьбу — попасть в этот шторм и утонуть в нём.

Встаю с кровати и, качаясь, плетусь в сторону, откуда слышатся людские голоса. Мою правую руку начинает бить дрожь, и я понимаю — скоро вновь будет новый приступ паралича. Пораненные ладони теперь ужасно ноют, но я стараюсь не обращать внимания на эту боль. Я останавливаюсь на середине лестницы, потому что знаю, как сильно я шумлю, — половицы ужасно скрипят под ногами — и, сделав пару крошечных вздохов, вновь трогаюсь с места, на этот раз шагая вперед намного тише. И, спрятавшись за стеной, за которой открывается гостиная, я, молча, вслушиваюсь в уже давно начатый разговор.

— … как бы то ни было, вам нужно будет уговорить её поехать с нами. Вы же сами видели, как ухудшилось её состояние — и это лишь верхушка айсберга, кто знает, что скрывается там, под водой. Вдруг её приступы будут не только опасны для её жизни, но и для жизни людей, что её окружают. — Я прекрасно понимала, что доктор Фитч прав во всем сказанном, но я не могла согласиться с его словами, я ни за что на свете не поеду в больницу. Я не хочу умирать в больнице. Я не хочу умирать, полностью изменившись под давлением лекарств, точно также, как и под давлением опухоли, но последнее, к сожалению, неизбежно. Я хочу умереть такой, какой я была всю жизнь. Я хочу остаться самой собой.

Потому, не выдерживав своих мыслей, я подаюсь вперед и произношу:

— Нет, я не поеду с вами.

— Эмили, ты же понимаешь, что, скорее всего, подвергаешь опасности всех своих близких, не так ли?

— Да, понимаю, но я не поеду в больницу. Если нужно, я согласна умереть прямо здесь и сейчас. — Последнее предложение настолько испугало мою мать, — кто ж знал! — что она подбегает к доктору Фитчу, хватает за руку и, умоляя, спрашивает:

— Но ведь должны быть ещё какие-нибудь варианты! Должны же ведь, правда?

Мужчина в белом халате, который, к слову, остался один, — не знаю, куда ушли его сопровождающие, возможно, возвратились в машину — как и всегда, указательным и безымянными пальцами поправляет очки, съезжавшие с его носа, выпрямляет спину и говорит:

— Есть несколько вариантов.

— Всё, что связано с больницей, сразу же отпадает, — вмешиваюсь я.

— Тогда лишь два, — парирует доктор. — Первый. Мы не можем оставить всё, как есть, потому что это наше врачебное дело, потому что ты — на данный момент довольно опасный и местами агрессивный пациент. — И прибавляет «Извини». — Поэтому самый безопасный и эффективный способ избавить тебя от всех мучений — это избавить тебя от самой себя. Лоботомия, к слову. Твоё тело останется жить до поры до времени, но сама ты уже будешь мертва. Ты освободишься от оков.

Моё тело ещё будет существовать, когда я уже умру?

Насколько же нужно быть жестоким, чтобы говорить нам такое. Или же… это милосердие? Но, тем не менее, его слова навели немалый ужас на всех присутствующих. Я сжимаю кулаки, понимая, что это, быть может, и будет самый безболезненный способ моей смерти, но я не смогу так поступить со всеми ними. Разве им не будет еще хуже, когда они будут видеть меня живой, но меня уже не будет в своем теле, я оставлю свой разум?

— Меня не устраивает этот вариант, — твердо произношу я.

— Ожидаемо, — проговаривает Фитч. — Мало кто соглашается на это по собственной воле. Хотя этот вариант и довольно популярен с безнадежно сумасшедшими больными. — Он не выделяет голосом это слово, но я слышу его, слышу этот треклятый акцент. И задаюсь вопросом, почему Фитч стал таким жестоким? Или же он прав? Или же это, действительно, самый надежный вариант, и он боится за то, как бы я не нанесла вред другим? Тем не менее, мне ужасно захотелось сломать ему нос за то, что он произнес это. — Есть ещё один вариант, но хочу предупредить, он самый болезненный. Эмили, если ты выберешь его, ты будешь мучиться до самой последней секунды.

Я киваю.

— Я хочу его знать.

— Мы можем подключить тебя к аппаратам здесь, дома. Тогда твои родные будут наблюдать за твоим состоянием постоянно. Поставим тебе капельницу, но ты, буквально каждое мгновение, будешь находиться под воздействием лекарств. Это для того, чтобы держать твоё второе «я» под контролем, чтобы ты не выходила из себя. — Я киваю, как бы говоря, что понимаю. — Ты останешься дома и будешь почти все время спать. Обезболивающие будут облегчать твою участь хоть немного, но ты все равно будешь чувствовать боль. К сожалению, мало какие анальгетики могу полностью избавить тебя от неё, тем более, уже на последней стадии.