нашей общей безответственности, шофер не теряя времени кружку

осушил без всяких слов, занюхал эликсир хлебом, и нисколь не

расстроился. После чего для успокоения душ выпили и остальные.

Дальше стояли с ружьями в руках, как часовые, к которым кто-то уже

подбирается с коварным замыслом.

Между тем время пошло на шестой час, и далеко от нас впереди

и по сторонам начали постреливать. Наверное, охотники из Мирного, а

может и еще откуда, не имевшие возможность смыться с работы

раньше времени, сейчас забирались в камыши, сгоняя уток с

насиженных мест. Теперь их стаи носились везде, несколько залетело

на наш плес, и у счастливчиков на воде уже валялось по несколько

убитых уток. На нас тоже пару раз налетали, по несколько штук, из

разбитых товарищами стай, и три на воде валялось тоже – одна точно

моя, две точно Лешкины. Шофер, не закусивший, а лишь занюхавший

недавнюю порцию эликсира хлебом, добился ожидаемого эффекта:

мазал упорно.

Вскоре с противоположного конца плеса в нашу сторону поплыла

резинка, и конечно, когда была недалеко от нас, напугала очередную

стаю, влетевшую на плес, и она от нас отвернула. Лешка выматерился,

а я усмехнулся: понял, что безружейный шофер Игоря Георгиевича по

светлому, что бы разглядеть вход в протоку, плывет с добытыми утками,

которые должен отвезти в отряд. Где к нашему приезду женщины их

приготовят. Гонец подплыл и к нам, трех наших экспроприировал.

Начало темнеть, и утки словно взбесились. Теперь одиночками,

двойками, тройками и до больших стай, над плесом носились как мухи,

заставляя нас постоянно вертеться, нагибаться и махать ружьями,

провожая ими цели и сжигая патроны по ближним и в удачных для нас

ракурсах. Скоро по патронташу каждый разгахал, из рюкзаков достали

отложенные на утро патроны, но теперь стреляли редко, что бы точно

без промаха.

121

Стало совсем темно, но утки продолжали летать. И не только:

теперь, не видя в камышах лодок, они плюхали на воду и возле

камыша, и посередине плеса, и недалеко от нас. Свист крыльев, плеск

воды, кряканье в разных диапазонах неслось ото всюду, на Лешкин

манок отзывались многие. Охотничий рай!

Потом с середины плеса, уже невидимые в темноте, они начали

взлетать – это ко входу в протоку плыли на резинках наши товарищи.

Мы из купака свою колымагу вытолкнули на чистую воду, подобрали

своих пятнадцать, подплыли к близкой от нас протоке, и теперь изредка

покрикивали, что бы на наш голос ориентировались товарищи – вход в

протоку сейчас разглядеть просто невозможно.

На берегу, в кромешной темноте, успевший вернуться из отряда

гонец нас уже ждал. Включил фары своего Газона, и под их светом

разглядели добычу каждого – в среднем на охотника оказалось по пять

уток. Полюбовались наиболее крупными экземплярами, и

попрощавшись с остающимися здесь на ночлег пассажирами второго

Газона, с примкнувшим к ним шофером бортовой, вшестером с трудом

залезли в Газон свой, захватив только ружья. Теперь вперед к кондеру!.

Отряд встретил тишиной, огнями в нескольких домиках и в

палатке столовой, внутри которой мелькали тени. К ней Газон

подкатил, и был встречен женщинами, причесанными, подкрашенными

и разодетыми как на праздник. Минут через двадцать, за которые

охотники переоделись и привели себя в порядок, он и начался.

Каждая дама – а это все техники геологи и геофизики –

приготовила по одной утке, по собственному рецепту, и сейчас они

лежали в разнообразной посуде на столе, среди бутылок, стаканов и

тарелок с порезанными овощами. Каких только не было! И с тушеной

картошечкой, и фаршированные яблоками, гречкой, и просто томленые

с луком.

Света усадила меня рядом с собой, напротив фаршированной

яблоками утки собственного творения - первой в жизни, и по подсказке

подруг. Остальные тоже разобрались, и пошло. До двух ночи, пока все

не выпили и не съели. И не натанцевались. К Лешке в домик, где для