– Сам ты дура!
– заступился я за Олю.
– Ей двадцать. Она молодая и наивная. Вспомни себя в этом возрасте.

– Эм. Я всего на три года старше. Как, собственно, и ты.

Мы оба замолчали, и, честно говоря, я понятия не имел, о чём ещё можно поговорить с бывшим одноклассником. Вадим, наверное, почувствовал моё замешательство.

– Ладно, Мак. Меня безумно тронуло, что ты не забываешь своего товарища, но в следующий раз лучше составь список тем для разговора. Удачи с судом.

– Пасиб.

Он первым бросил трубку, и я ещё раз убедился в том, что Вадим хороший мужик. Не каждый может похвастаться таким бывшим одноклассником.

Вода в чайнике закипела, и он неистово заверещал.

Не знаю, как заваривать чифир, но обычно чай я пью очень крепкий. Рецепт заключается в том, что сначала надо дать ему настояться, а потом забыть часа на два. После этого обнаружить чай остывшим, подогреть в микроволновке и выпить залпом - цедить такую горечь мелкими глотками невозможно.

Разлив по двум чашкам получившееся золотисто-коричневое варево, я отнёс его в гостиную, где мама смотрела "Свинку Пепу".

– Спасибо, Максик, - сказала она, когда я поставил чашки на миниатюрный столик.
– Что-то случилось?

– Да так. Олиного брата изнасиловали. И подкупили судью.

Видимо, это было сказано слишком прямо и грубо, потому что мама охнула и схватилась за сердце.

– Это у той-то девочки, у которой волосы по лицу?
– уточнила она, не скрывая изумления.

– Да, ма. Мы хотели отомстить.

Я отпил большой глоток из своей чашки и уставился в экран телевизора, где Пепа пыталась поговорить с подружкой по переписке из Франции. Обеим нехило мешал языковой барьер.

– Нельзя отвечать насилием на насилие, Максик.

Нужно было немедленно согласиться с этим изречением, иначе начались бы разглагольствования про добро и зло. После моего утвердительного кивка мама успокоилась и сосредоточилась на свинке и её упоротых членах семьи, которые имели привычку часто падать на пол от смеха.

Чашка быстро опорожнилась, и я, отнеся её на кухню, заглянул в свою комнату, чтобы поискать в Интернете информацию про судебную хренотень. Пропущу описания того, как изнывающее от старости устройство включалось, сотрясалось системным блоком и выло от натуги. По запросу "обжалование решения суда" Яндекс (принципиально не пользуюсь Гуглом из чувства патриотизма) учтиво предложил пять миллионов сайтов. Из всего этого моря веб-страниц я выбрал первую попавшуюся, скопировал ссылку и отправил Оле в личку. На что она ответила, мол, пробовала подать жалобу, но её вернули, не рассматривая, так как вышел месячный срок с момента вынесения приговора.

Почему они так опоздали? Оля заявила, что "не знала".

Не знала.

НЕ ЗНАЛА.

У меня пригорело, и спустя минуту ей пришло сообщение с оскорблениями и обвинениями в тупости, занимавшее половину видимого диалогового окна. Я не забыл сказать, что они сами виноваты, раз просрали такой шанс.

В ответ меня обозвали скотиной и кинули в чёрный список. Я взбесился, влез в свою валявшуюся на полу косуху, натянул ботинки и, попрощавшись с мамой, ушёл проветриться.

Что мне ещё сказать? Разве в таких случаях люди не должны с ног сбиться, лишь бы найти лазейки? Было трудно послать Олю куда подальше, но я не вижу иного выхода, потому что не ощущаю себя мстителем. А братец тоже великолепен! Кто должен отстаивать честь его задницы? Старшая сестрёнка? Или мужик, который хочет его старшую сестрёнку?

Нет, чересчур подлая мысль.

Меня изводили в школе, начиная с первого по девятый класс. Я был тем изгоем, сидеть с которым было позором. Которого прикладывали башкой об стенку после уроков. На которого с отвращением смотрели и учителя и ученики. Рому так не гнобят. Я даже больше скажу: он является противоположной стороной в этом извечном школьном конфликте. Но вот настал тот день, когда мальчик осознал, что красавчиков тоже могут унижать. Если присмотреться, то можно увидеть, что травля в школе и насилие за её стенами - это одно и то же. Что моё "изгойство" и его унижение - это одинаковые аспекты жизни. Что и меня и Рому никто не мог защитить.

Так какого чёрта я не должен стать этим защитником только из-за того, что десяток лет назад меня обделили протекцией?

Покрутившись по одному микрорайону города, точно запертый в клетке зверь, я по памяти свернул в двор, где вроде бы жила моя старая знакомая. Как только мне на глаза попался трёхэтажный домик, который уже год как грозились снести и построить вместо него чистенькую новостройку для зажиточных, зажравшихся буржуа, я понял, что память не подвела.

В школе мы с Аланой учились в параллельных классах. Уверен, что она, как и любая тян, увидевшая свои подростковые фотки спустя годы, сожгла их все до последней и развеяла пепел по ветру, дабы совсем не сгореть со стыда. Я помню Алану, например, в пятом классе: широкие тёмно-синие штаны, похожие на казачьи шаровары; пиджак в мелкую клеточку аля стиляга сороковых годов; зачёсанные в высокий хвост волосы, болтающиеся сзади жиденьким обрубком. В восьмом она не особо сменила свой стиль, но, соблазнившись последним писком моды, отрезала чёлку. Получилось что-то типа симпатичного соломенного веничка, который сочетался с моей тогдашней козлиной бородкой. Поэтому никакое ритуальное сожжение старых фото не могло выбить у меня из памяти образ этой примерной девочки-отличницы из кавказской семьи.