– Да нет!
– вклинился в разговор посторонний.
– Пять - семь парней и впрямь решили, что сумеют от нас отбиться своими допотопными ружьями. Было бы их больше, может, и был бы какой-то шанс... Они и вправду поверили в тот бред, которым Уилберн им мозги морочил! Представляешь, как смешно?!...

– Потрясающе, - бросил Линдейл рассеянно.

– Но остальные и впрямь бежали, как крысы!
– парень отхлебнул пива из кружки и положил Джонатану руку на плечо. Хозяин салуна раздраженно смахнул ее прочь довольно грубо, но наемник, казалось, и не почувствовал этого, а если и ощутил, то ему было все равно, так как он продолжал трещать, обдавая Джона парами перегара.

Линдейл слушал его в пол-уха и морщился. Громкий шум нервировал его, выбивал из колеи, притуплял чувства, лишая ощущения безопасности. Иногда он сам выкрикивал что-то, просто так, ибо и его никто не слушал. Джонатан затруднялся сказать, сколько времени прошло и сколько он выпил, но в какой-то момент увидел, что бутылка пуста на две трети. С самому ему не понятным остервенением он отхлебнул еще, и что-то случилось с его головой. Голоса прорывались к сознанию с трудом, будто через слой ваты, глухие и искаженные. Только вой скрипки был по-прежнему громким, острой болью вонзаясь в висок. Линдейл оглянулся вокруг - насколько видно везде раскрасневшиеся лица и одинаковые, бессмысленно блестящие стеклянные глаза... Джон чувствовал, что ему стало трудно дышать, он сунул палец под тугой, накрахмаленный воротник, чтобы хоть немного ослабить его давление. Ему казалось, что ворот неотвратимо сжимается вокруг его горла. Сегундо с "Ленивой М" взгромоздился на стойку с ногами, возвысившись над толпой.

– Мы спалили их дотла!
– кричал он, подняв стакан и сверкая глазами, на его щеках - отблеск адского пламени.
– Они бежали от нас, будто крысы с тонущего корабля!

Толпа встречала каждую его фразу визгом и улюлюканьем, а то и пальбой вверх из револьверов, хотя вряд ли кто-нибудь мог разобрать хоть слово. Вопли Питера Миллера тонули в общем шуме, а глаза горели пьяным восторгом, азартом охотника, затравившего зверя и ненавистью к побежденным. Скрипка, надрываясь, визжала и стонала в углу - пронзительно и резко. Пьяные наемники обнимались, забыв, что каждый - сам за себя, что при малейшем подозрении, что его хотят оскорбить, любой из них, не задумываясь, воткнет нож в бок тому, кому секунду назад клялся в вечной дружбе. Стаканы сталкивались, гремя и дребезжа, люди пританцовывали, хохотали и хлопали, хлопали... Линдейл не услышал треска: просто его палец, сдавленный воротничком, внезапно освободился. Он инстинктивно глубоко вдохнул отравленный воздух и закашлялся, как если бы тот был пронизан серой. Грохнув полную на одну треть бутылку на стойку, с которой ее мгновенно подхватили чьи-то руки, Джонатан Линдейл пошел к выходу. "Поскорее бы убраться отсюда... На воздух, на воздух..." Он не мог объяснить причину своего состояния, просто инстинктивно желал оказаться на улице. Джон чувствовал себя так же, как тогда, в крутящемся и ревущем пламени, всасывающем в себя кислород, бывший вокруг человека. Огню ведь тоже надо дышать... Линдейл довольно грубо оттолкнул пару человек, попавшихся на пути, так что те повалились на покрытый опилками грязный пол, бессмысленно мигая глазами. Скорее всего они даже не поняли, что случилось. Джон сдернул с гвоздя шубу и надел, не замедляя шага. Он распахнул двери сильным ударом ноги и, резко втянув в себя чистый ледяной воздух, вышел на террасу.

Солнце неспешно опускалось за горные пики, и по земле бежали длинные сиреневые тени; смешиваясь с отблесками угасающего дня на снегу, они отступали на мгновение и снова бросались в бой, неуклонно захватывая все больше и больше пространства. Джонатан Линдейл прошел несколько ярдов по улице, наслаждаясь тишиной, и остановился, глядя в сторону заката. Он не заметил, откуда появился новый человек, просто обернулся, а тот уже поравнялся со входом в салун, хотя еще минуту назад улица была абсолютно пуста. Смуглый, давно не бритый, он остановился, перебросил холщовый вещевой мешок на левое плечо и принялся сворачивать самокрутку, казалось, не замечая Джонатана.

– Добрый вечер, - негромко сказал Линдейл. Он не знал, зачем поздоровался, просто вырвалось - и все. Его взгляд мгновенно отметил залатанный серый мундир, длинную саблю, бьющую по ногам, и слишком узкие стоптанные сапоги.

– Издалека?

– Да...
– незнакомец медленно повернул изрезанное глубокими уродливыми шрамами лицо.
– Я иду слишком долго... С тех самых пор, как кончилась война, и я оказался не у дел...

– Можно найти работу, - заметил Линдейл.
– Это не так уж сложно сделать на западе.

– Да, вопрос лишь в том, какую...
– сказал мужчина, проведя языком по бумаге, он заклеил самокрутку и спросил:

– Огонька не найдется?

Порывшись в кармане, Линдейл вытащил спичку и дал незнакомцу прикурить.

– Я полагал, что человек в вашем положении не погнушается даже самой грязной работой, - сказал он, немного холодно. Незнакомец несколько раз быстро затянулся, чтобы раскурить сигарету, и поднял на Линдейла бесстрастные глаза.

– Можете думать обо мне что угодно, мистер, - сказал он наконец, - но я не лентяй, нет, сэр.

– В чем же дело?
– озадачился Джонатан.

– Проблема в том, - отвечал незнакомец, прикрыв глаза.
– Что я - солдат.

– Простите, не понимаю, - резко сказал Линдейл.
– Я сам воевал за Конфедерацию, сэр. Однако я, в отличие от вас, не слоняюсь по дорогам без дела.

– Вы держите бордель, - сказал солдат и нагло усмехнулся. В голосе его явственно слышалась издевка.
– Достойное занятие. Но это еще не дает вам права смотреть на меня свысока, ибо, по сути, я - это вы... Или, скажем так, часть вас. Ваше второе "я".

Линдейл чертыхнулся, на секунду задохнувшись от такой наглости. Ни один мускул не дрогнул на лице незнакомца, более того, на его губах появилась легкая мечтательная улыбка.

– Я поясню, - проговорил он, медленно растягивая слова.
– Я - порождение войны. Человек, умеющий убивать и убивавший ни один раз. Я - солдат снаружи и внутри, и моя душа так же покрыта шрамами, как и лицо.

Он вынул изо рта сигарету и мгновение глядел на алый тлеющий кончик. Линдейл вздрогнул. Неужели парень прав, и сам он такой же, как этот неприкаянный странник. Неужели в нем самом есть эта темная субстанция, безобразное существо - покрытый шрамами ветеран, не знающий отдыха.