— Ну как? Докрасил? — спрашивает Саня, не отрываясь от своей инструкции. Ему не терпится взглянуть на результат нашей совместной работы, и я его прекрасно понимаю. Но сейчас он слишком поглощен довольно сложным элементом новой модели.

— Еще чуть-чуть. Через полчаса поставлю его сохнуть. Потом можно будет клеить декали.

— Чур я! — В его синих глазах то ли мольба, то ли требование.

— Ок, ок, конечно… — Разве я в праве отказать?

Он успокаивается, едва заметно краснеет. Ему немного стыдно за себя, но он ничего не может с собой поделать. Уступить декали — все равно, что коту отказаться от миски со сливками.

Тем временем, дышать становится совершенно нечем. Так действительно недолго и отравиться. Самое время устроить перерыв.

— Саня, пошли, прогуляемся, — предлагаю я. — Пора проветрить помещение.

— Сейчас, сейчас, — бросает он, не поднимая головы. — Мне тут еще нужно кое-что склеить.

— Потом склеишь. — Я подхожу к окну, берусь за шпингалеты. Фрамуга подается с трудом, ее давненько не открывали. — Саня?! Мне что, двадцать раз повторять? Не хватало еще, чтобы ты заработал пневмонию.

— Еще минуту! — его склоненное над деталями лицо принимает упрямое выражение. Терпеть этого не могу. Верно говорил Глеб Жеглов: упрямство — первый признак тупости. Вероятно, это утверждение братьев Вайнеров можно оспорить, и, тем не менее…

— Саня?! — мне приходится повысить голос. — Ну-ка, живо! Ты что, не понял?!

— Подожди ты! — не сдается он, не сводя глаз с детали, которую держит в руках.

Ну наглость.

— Заболеешь — пеняй на себя!

Неожиданно он срывается.

— Ты что, еще не понял?! — выпаливает Малой на одном дыхании. — Здесь нельзя заболеть! Это — НЕНАСТОЯЩАЯ БОЛЬНИЦА, тут же нет никого, кроме нас! — в его голосе звенит напряжение, он сейчас — как линия высоковольтных передач. — Она неправильная! Я не хочу здесь больше оставаться, я хочу домой!

От этих слов застываю с тяжелым лицом. Я их уже слышал тут, в Госпитале. Да и сам не единожды повторял.

— Много ты понимаешь! — фыркаю я, думая, что он понял вполне достаточно, чтобы сделать правильные выводы в отношении больницы.

— Я хочу домой! — теперь это звучит как мольба.

— Ну, хватит. Идем в коридор, прогуляемся, поболтаем…

— Не указывай мне! Кто ты такой, чтобы мной командовать?

Чувствую болезненный укол ревности. Я ведь тоже хочу домой, ничуть не меньше Малого.

Ну как он может так со мной говорить? Ведь я столько для него сделал! Неужели он настолько слеп?!

Я готов взорваться, почти забыв, что передо мной — напуганный ребенок. Ему всего девять лет. А я, единственный живой человек рядом с ним, по большому счету, остаюсь для него чужим. Ведь он не знает того, что знаю я. Как бы я сам вел себя на его месте?! Вот так бы и вел, наверное. Гнев туманит мне рассудок всего на мгновение, но и этого оказывается достаточно.

— А что, интересно мне знать, ты будешь клеить после этой модели, гений? — рычу я, размахивая самолетиком, на котором сохнет серо-зеленая паутина маскировки. — Неизвестно, сколько нам еще тут торчать! И вообще, как ты смеешь со мной пререкаться! Если бы не я, ты бы уже… — спохватившись, прикусываю язык. Хочу, чтобы пошла кровь.

Идиот! Что ты несешь?! — мелькает в голове. Но, поздно, слова уже сорвались с губ.

— Я хочу домой! — кричит Малой. По его щекам катятся слезы. Он швыряет литники и надфиль на пол, вскакивает и стремглав выбегает из палаты.

— Постой! — ору ему вдогонку. Он не слышит. На меня вдруг накатывает волна усталости, проникает в каждую клеточку тела, давит с силой в двадцать g, словно я очутился на Юпитере. Сжимаю виски ладонями, опускаюсь на корточки, почти падаю.

Я тоже хочу домой…

Кряхтя подымаюсь, плетусь вслед за ним. В коридоре никого, Малого — и след простыл.

— Саня?! — мой голос разносится по пустым проходам, летит впереди меня. Остро чувствуется запах клея, теперь он почти приятен, он символизирует НАС, но идиллия оказалась недолговечной. — Саша, постой!

Идиот. Какой же я идиот…

Он, конечно, тоже не подарок, впрочем, это слабое утешение. Я позволил вырваться наружу негативным эмоциям, взять верх над разумом. Все произошло на ровном месте.

Как всегда …

Напряжение накопилось по капле, потом — бах, взрыв, и вот я по уши в дерьме…

Быстрым шагом иду к лестнице, по ходу проверяя палату за палатой и раз за разом выкрикивая его имя. Он или не слышит меня, или не хочет отзываться. Только теперь отдаю себе отчет в том, насколько большой все же Госпиталь. Просто огромен, как для двоих своих единственных пациентов.