не то он искал среди чужих земель, изгоняя и калеча другие судьбы, в то время, как другие, чванливые его же судьбой гордецы, набивали брюха позади его самого в том городе, где он мог сам преспокойно воздавать себе благо земное.

И тогда, собравшись с силами, император принял решение и повернул войска вспять, не вступив в бой с египтянами и возвратился обратно, отчего последние возблагодарили небо и воздвигли один из храмов, существующих и по сей день.

Такова история, предшествующая великой славе полководца, и как мы знаем из нее же, закончилась она трагически для самого Цезаря.

Кто виновен во многих судьбах и гонениях, кроме самих людей, способствующих и потворствующих этому?

И кого можно заключить в рамки бессилия, дабы он потом претворил в жизнь свою генонесущую и содержащуюся внутри его же мзду.

Этот случай не единственный во всей истории человеческого безумства. Но он огромен по своему масштабу и затронул интересы многих других, в большей степени, ни в чем не повинных перед самим изгнанником людей и не желающих ему какого-то личного своего участия.

Но не будем задерживаться на этом участке нашего с вами рассуждения и опровергнем еще одно почти историческое заключение, которое несколько затронет более углубленные эмоциональные порывы и откроет тайну бытия тогда еще умственно не созревших предков.

Речь пойдет о Клеопатре, великой царице древних нифемидов и великой королеве финидов, превратившихся в ходе истории в обыкновенных древних, порой даже не упомянутых в самой истории.

Мы приведем лишь небольшую часть из этого прошлого, но попытайтесь в ней понять суть его же и проникнитесь духом того времени для того, чтобы более правильно оценить поступки египетской жрицы пламени душевного огня.

...Закат был на исходе. Солнце исчезло, и в комнатах стало темно.

Женщина, разодетая очень пышно, словно на праздник, стояла у окна и ждала своей повседневной участи от горько оплакивающего свои поражения мужа, их здешнего царя.

Где-то в глубине, послышались тихие, крадущиеся шаги.

То был Антоний. Марк Антоний, так она звала его совсем по простому, если не считать, что к этому непременно прибавляла слово господин и мой повелитель.

Это повеление - длилось уже больше десяти лет. За это время Клеопатра не раз прокляла себя и не раз желала покончить с жизнью раз и навсегда.

Но время и дань уважения к своему народу не давали такой возможности. И приходилось терпеть.

Персы пытались домагаться ее земель, но умелая рука верного ей полководца постоянно сдерживала их натиск.

Финикийцы было подняли головы, и тут их настигла карающая рука правосудия. Но не все было гладко и у нее среди своих землян.

То и дело вспыхивали восстания, а рабы пытались поднять головы.

И все это легло на плечи ее бедного хрупкого тела такой невыносимо тяжкой ношей, что она сама даже порой прогибалась под нею, и часто стояла потупивши свой взор вниз.

Но сейчас, ожидая приближения своего очередного мужа, она была ровна, как никогда.

Ветер слегка обдувал ее волосы, приподнимая наброшенную на голову прозрачную ткань, а ночь освежала ее молодое, красивое и упругое тело, которое сводило с ума многих и которое отдавало свою теплоту и пыл повседневной любви.

Шаги стали слышны ближе и вскоре на терассе появился сам царь, ее владыка. На этот раз он был без своего меча.

Это даже удивило женщину. Он никогда с ним не расставался.

– Я ухожу, - тихо вздохнул он, прижимаясь к ней своим телом и заключая ее в объятья.

– Как?
– воскликнула Клеопатра, - ты не можешь меня бросить вот так, среди этой пустынной ночи. Кто же будет управлять всем? Кто поможет мне в этом?
– и она повела рукой со стороны в сторону, а затем указывая куда-то вниз - туда, где должно быть находились ей подчиненные города и люди.

– Пойми, Клео, - так говорил Марк, - я не могу больше здесь оставаться. Меня зовут домой.

– А это что, не твой дом?
– удивленно расширила глаза царица.

– Нет, - покачал грустно головой Антоний, - он твой. Я жил здесь только для одного. Для силы, тебя поддерживающей и сохраняющей.

~ Хорошо, что понимаешь это, - почти зло сказала Клеопатра, - но раз так, то и не подходи ко мне больше, - и она отвернулась, и отодвинулась от него подальше.

– Прости, - как-то грустно и уныло отвечал Марк, склоняя перед ней свою голову и становясь одним коленом на пол, - но мне нужно идти. Лошади уже