ждут. Колесница готова к отъезду.

– О-о-о, ты уходишь как настоящий царь, - с пафосом и вызовом бросила ему Клеопатра.

– Да, так, - неохотно согласился Марк, - но, что поделать, ведь по дороге будут встречаться люди, и им будет интересно знать, кто это едет.

– Да, - задумчиво проговорила Клеопатра,- им будет это интересно, - и о чем-то размышляя, отступила еще дальше в темноту.

– Тогда, прощай, - наконец, согласился и сам Антоний на это последнее слово и хотел было уже уйти из комнат, резко вставая на ноги и поворачиваясь к выходу.

– Подожди, - почти ласково попросила его Клеопатра, - подойди ко мне, удели мне еще несколько минут твоей мужской ласки. Я ведь долго еще не смогу тебя забыть.

 Марк, поколебавшись с секунду, все же не устоял и приблизился к царице.

– Обними меня, - попросила Клеопатра и прильнула к нему губами.

Они слились в долгом поцелуе.

Никто не услышал ни вздоха, ни какого шороха или еще чего-нибудь такого. Но, когда они разомкнулись, то тело Марка безвольно и безропотно опустилось на пол и не издало ни звука.

– Подлец.., подлец.., - сквозь зубы гневно и почти разъяренно шептала царица.
– Как ты посмел такое заявить мне. Не я ли тебя все это время ублажала

и радовала земными страстями. Не я ли дала тебе царство ради возведения тебя в степень царской власти. Не я ли подобрала тебя на большой дороге, когда ты, как жалкий и трусливый пес бежал со своих родных мест.

 Клеопатра отступила немного в сторону и, что есть силы, закричала:

– Измена.., измена. Марк Антоний погиб. Охрана, сюда, - и спустя несколько минут весь дворец наполнился прислугой и воинами.

Принесли факелы и осветили тело убитого. Из него торчала рукоять ножа, а под ним растеклась целая лужа крови.

Кровь была и на самой Клеопатре, и она в ужасе принялась рвать на себе одежду.

Ее успокоили и увели в другие комнаты.

Царь был убит, и теперь было бессмысленно страдать или оплакивать его смерть.

Поэтому, тело вскоре унесли и в комнатах навели порядок. Никто не искал убийц, ибо в этом тоже не было никакого смысла. Рок свершился, и небо забрало человека к себе.

Кто же убийца, было не важно. Судьба произнесла свое слово и заключила в объятия холода смерти.

И она же разделила стороны самих людей, поставив одних в разряд убийц, холодных и расчетливых, злых и одновременно одержимых благой заботой о других и о собственном будущем для всех их совместно.

Такой была Клеопатра, настоящая царица того времени. Но злой рок не преминул упомянуть и ее.

И спустя непродолжительное время, то же небо позвало к себе так же, как и того, кого она отправила туда лично.

Была ли ее смерть такой же безвинной, как предыдущая?
– об этом лучше умолчатъ, ибо всякая смерть может быть лучше любой другой порочной жизни.

Но можно сказать другое.

Клеопатра - это великое продолжение хитросплетений лжи и порока во благо несущему его на себе народу. И здесь не процветает какая-то внутри располагающаяся мистическая сила. Это просто один человек или одна женщина, которая в силу своего единомыслия способна на многое.

Перейдем к следующему уроку жизни, или историческому малоприятному сюжету, ибо, что ни говори, а смерть всегда нелицеприятна и особенно, когда смотрит тебе самому в глаза.

...Тот вечер казался пустынным и одиноким, как то море, что его окружало и как та башня, в которой его содержали.

Ветер залетал сквозь решетчатое окно, а соленые морские капли хоть иногда, но достигали человека, стоявшего у стены.

Плотно прижавшись телом и самой головой, а заодно упираясь руками, человек тот думал...

Какая-то невидимая сила заставляла его делать это, и от уползновения ночи и наступления утра, ему становилось еще тяжелее.

Голова двоилась, троилась и расходилась все больше и больше в стороны. По крайней мере, так ему тогда казалось.

Мышцы судоржно напряглись, а мысли посещали с мгновенной быстротой.

– Что, что я забыл в этой Москве, - так думал человек, почти распятый на стене какой-то невероятной силой, - зачем пошел туда? Разве мало мне было бы Европы? Разве мало я принес побед своей стране? 3ачем, зачем я тогда это сделал?
– и человек тот бился головой о стену и пытался вырваться из той силы, его окружившей, как казалось, со всех сторон.

– Да, были победы, были поражения, - продолжал мыслить человек, - но они ничего не стоят в сравнении с тем, что было утворено мною же потом. Отдав дань фельдмаршалу, я потерял себя. Я потерял мою Францию. Вот чего стоила моя победа в московской кампании. Вот к чему привела горделивая поспешность и удальство во благо прихоти, почти уже сумасбродного старика. Да, они получили по заслугам, хотя и выкрутились после. Но все же это было поражение. Поражение их духа, такого непримиримого и свободного. Отдав свою столицу, они предали сами себя в своих душах. Да, они потом выиграли войну, но она уже не была значимой как для меня, так и для моего народа. Основной урон был нанесен.