Наполеон Бонапарт, так звали того человека, наконец, оторвавшись от стены, резко заходил по той небольшой комнатушке, которую ему определили судьи его судьбы.

– Но, кто они, эти судьи?
– кричала неистово его душа и вновь прижималась к стене всем телом, - не они ли вчера благословляли меня на подвиги и не они ли меня короновали по всей Европе? Это они отняли у меня часть моей жизни и славы, присоединив себе богатства и отобрав у других то, что извечно им принадлежало. Какое право имеют они судить меня, их же полководца и их же ознаменователя, ибо не будь меня, они так и сидели бы с закрытыми ртами и глотали слюни всякий раз при виде чужеземных богатств.

– Да, да, это они – всякий раз повторяла его душа, а глаза расширялись и наливались кровью.

Казалось, Бонапарт задыхался от внезапно наступившей астмической болезни. Но вот приступ прошел, и его сердце опять начало отстукивать минуты его жизни.

Мысли снова понеслись своим чередом и принесли мимолетное избавление от его страшной, удушающей ночами болезни.

Вскоре Наполеон сел на деревянную скамью и задумался, низко склонив голову и почти прижав ее к своему телу,

– Так кто же виноват?
– думалоеь ему в ту страждущую минуту, - я или они? Эти словоблюдливые старцы, способные на любое предательство ради спасения своих собственных шкур и богатств. Может и я, - соглашалась его душа сама с собой, - только вот думаю, что все же больше те, кто постоянно подпевал и подзуживал, чувствуя за моим ратным прилежием свою личную благодать. Вот она, правда, - неожиданно раскрылись у него самого глаза на все произошедшее, - вот, что позволило мне занять место их руководителя, императора. Только это и больше ничто. Никакие личные достоинства, никакие государственные интересы и так далее. Это все просто слова, бутафория времени и простое лицемерие. Основа всему - их личная жажда к обогащению и внутренняя слизняковая гадь. Черви.., черви.., противные черви, - вырвалось вслух у Наполеона, - и он резко вскочил со скамьи, опрокинув ее на пол, отчего создался небольшой шум.

Но никто не заглянул в окошко его двери. Кому какое дело до бесноватого и умопомраченного бывшего полководца, каким его считали эти надутые петухи, что охраняли.

– Нет, не то я творил и делал, - продолжил свои мысли Наполеон после небольшого хождения по комнате, - не то, совсем не то. Не туда пушки свои направлял, и не за то бороться нужно было бы. Сколько полегло солдат в этих боях и ради кого, ради блажи этих гнусных рабов богатств? Эх, если бы вернуть время вспять, если бы снова сесть на коня и невозмутимо, под градом вражеских пуль дать команду и пойти в сторону своего врага, настоящего врага, а не таких же исполняющих свой воинский долг. Где она, эта обещанная свобода народу революцией? Где те жалкие гроши, которые они же собирали для блага ее победы и утверждения?

Осели где-то в карманах вельмож и чиновников, и им нет нужды говорить об этом. Зло - это он сам, Бонапарт Наполеон. Это он погубил Францию, это он уничтожил и отдал в плен свою армию, а значит, разорил свой народ. Нет, господа, это все же не я, а вы сделали. Сделали так ради своего же блага, чтобы тот же народ не узнал о вас правды, и чтобы не стал стрелять в вас самих, пока еще не утеряв свой революционный дух. Я же остаюсь в стороне ото всего этого. Я воин и имею свою ратную честь. И я никогда не украшал самого себя

почестями и привилегиями. Я солдат и честно исполнял свой долг до конца. Но так ли честно, как мне самому кажется?
– вдруг подумал Наполеон и даже выпрямился на секунду и застыл, словно стрела, - но нет, - отбросил он это через то же время, - я не предавал никого. Я лишь хотел добра своему народу. Я хотел принести ему свободу, но, увы, оказалось не ту, которую я понимал прежде. И теперь, по справедливости суда, только не того судейского и омерзительного мне, да и другим также, а по суду божьему - эта ночь станет для меня последней в моей грешной жизни. Пусть, не буду я прощен каким-либо священником, иезуитом в душе его. Бог поймет и если захочет, простит меня сам. Это единственный выход в моем положении. Я не могу находиться здесь как жалкий и побежденный всеми трус, запертый в каком-то каменном мешке без того воздуха свободы, который я же провозглашал. Что скажут потом? А неважно, хужего не будет. Жаль, что свою жизнь променял на почести других и поработил ее их же богатствами и привилегиями. Даст Бог, ворочусь снова на землю, и уж тогда свое мнение скажу во всеуслышание.

Слеза жалости пробежала по лицу Бонапарта и застыла где-то у кромки рта. Гнусно и грустно было помирать здесь, вдали ото всех и не на поле боя, как то подобает настоящему воину.

Но решение уже было принято.

Человек тяжело встал, подошел к окну и потрогал руками решетцу.

 - Выдержит - заключил он сам для себя и через минуту, оттолкнувшись от стены, отошел в мир иной.

Так оборвалась жизнь блестящего полководства своего времени и выдающегося человека умственного склада.

Горько и больно осознавать свои прошлые ошибки, но все же это нужно делать, ибо только тогда человек способен правильно понять всю степень сотворенного им же воочию.

Ибо только в том случае человек способен бороться со своим алчущим дном, суть которого очень часто выливается наружу, отчего страдают многие, в том числе и он сам, даже не подозревая об этом.

Чувство прозрения приходит гораздо позже, и именно оно облегчает участь и убирает немного страдания.

Так запомним, что эгоизм, месть и жестокость – это основные наши враги, регулирующие до сих пор нашу безответственную жизнь и порой замыкающие для нас самих будущее, ибо эти чувства не проходят барьер земного тяготения и почти навсегда остаются под покровом обильных грунтов.