Я направлял вокруг, на зданья, вещи, лица.

Не лица – муть толклась, как доктора Моро

Созданья жуткие в сцепленьях нетопырьих,

И тлел на дне зрачков, колюче и хитро,

Рассудок крошечный – единый поводырь их.

И, силясь охранить последний проблеск “я”,

Заплакала над ним душа, как над младенцем,

Припомнив, как он рос… уют и свет жилья…

Возню ребеночка и топотню по сенцам.

Сквозил, как решето, всей жизни утлый кров

Структурой черепа… Ах, бедный, бедный Йорик!..

Да! видеть мир вот так – был первый из даров

На избранном пути: печален, трезв и горек.

1935(?)

ТРЕТИЙ УИЦРАОР

То было давно.

Все шире и шире

Протест миллионов гремел в мозгу…

С подполий царских, из шахт Сибири,

Кандальной дорогою через пургу

Он стал выходить – небывалый в мире,

Не виданный никогда и никем,

И каждый шаг был тяжел, как гиря,

Но немощна плоть

из цифр

и схем.

Как будто

неутоляемым голодом

Родимый ад его истомил,

Чтобы у всех, кто горяч и молод,

Он выпил теперь избыток сил.

Нездешней сыростью, склепным холодом

Веяло на пути упыря,

Пока замыкались чугунным болтом

Казармы,

тюрьмы,

трудлагеря.

Как будто мышиные крылья ластились,

Уже припадая к истокам рек,

И не был над этим пришельцем властен

Ни гений, ни ангел, ни человек.

Как чаши, до края верой народной

Наполненные в невозвратный век,

Души церквей

от земли бесплодной,

Звуча, возносились

на Отчий брег.

Ни выстрелов, ни жалоб не слушая,

Бетонным объятием сжав страну,

Он чаровал и всасывал души

В воронку плоти, – в ничто, – ко дну.

На все города, на все деревни

Он опускал свою пелену,

И жили

его бегущие ремни

Своею жизнью,

подобной сну.

Кто в них мелькал, как морды нездешние?

Кто изживал себя в их возне,

Мукой людской свою похоть теша

И не угадываемый даже во сне?

Заводы гудели. Тощие плеши

Распластывались на полях и в лесу,

И в древних устоях

буравил бреши

Таран незримый,

стуча на весу.

И стало еще холодней и горестней

От одиночества на этой земле,

И только порой вечерние зори

Грозили бесшумно в притихшей мгле:

Как будто

в воспламененном просторе

Блистание нечеловеческих риз…

Как будто

расплавленный меч над морем:

Острием вверх –

и острием вниз.

1942

СТОЛИЦА ЛИКУЕТ. Триптих

I. ПРАЗДНИЧНЫЙ МАРШ (дохмий)

Всю ночь

плотным кровом

Плат туч

кутал мир…

И вот

луч багровый

Скользнул

в глубь квартир.

Бежит

сон бессильный

Дневных

четких схем…

Наш враг –

гном-будильник –

Трещит

в уши всем:

– Бьет семь!

Марш, товарищи!

Вам всем

Время к сборищу! –

Внизу,

в мгле кварталов,

Зардел

первый стяг.

Вдоль плит,

в лужах талых,

Шуршит

спешный шаг:

– Ой, семь…

Марш, товарищи:

Нам всем

Время к сборищу! –

Встает

злое утро,

И день

взвел курок,

Снегов

льдистой пудрой

Укрыв

грязь дорог.

Ал куб

новой ратуши;

За ним,

прост и груб,

Мазком

мглы, как ретуши –

Нагой

черный куб.

Бич – дождь

бьет по кровле,

Кладет

кистью мглы

Подтек

черной крови

На свод,

фронт, углы.

Столпом

вверх маяча,

Квадрат

четкий прям;

Белки