Давно не вмещаясь по древним пределам

Сосуда гранитного

своего.

Давно уж двоящимся раем

Влеком созидающий дух:

Он яростью обуреваем,

Борим инспирацией двух.

Враждующим волям покорны,

В твореньях переплетены,

Мечты отливаются в формы

Великой и страшной страны.

И там, где сверкали вчера панагии

И глас “Аллилуйя!” сердца отмыкал –

Асфальтовой глади пространства нагие

Сверкают иллюзией черных зеркал.

Стихий пробуждаемых крепнет борьба там,

Круша и ломая старинный покой

По милым Остоженкам, мирным Арбатам,

Кривоколенным и старой Тверской.

И, переступая стопой исполинской

Покорной реки полноводный каскад,

Мчат Каменный, Устьинский и Бородинский

Потоки машин по хребтам эстакад.

На дне котлованов, под солнцем и ливнем,

Вращаясь по графику четких секунд,

Живых экскаваторов черные бивни,

Жуя челюстями, вгрызаются в грунт.

Толпой динозавров подъемные краны

Кивают змеиными шеями вдаль,

И взору привычному больше не странны

Их мыслящий ход, их разумная сталь.

Над хаосом древних трущоб и урочищ,

Над особняками –

векам напоказ

Уж высится – явью свершенных пророчеств –

Гигантских ансамблей ажурный каркас.

Застрельщиков,

мучеников,

энтузиастов

Доиграна высокопарная роль:

Эпоха – арена тяжелых, как заступ,

Чугунных умов,

урановых воль.

Учтен чертежами Египет,

Ампир, Ренессанс, Вавилон,

Но муза уже не рассыпет

Для зодчих свой радужный сон.

Рассудка граненая призма

Не вызовет радугу ту:

Не влить нам в сосуд гигантизма

Утраченную красоту.

Напрасно спешим мы в Каноссу

Иных, гармонических лет:

Америки поздней колоссы

Диктуют домам силуэт.

Эклектика арок и лоджий,

Снижающийся габарит

О скрытом, подспудном бесплодьи

Намеками форм говорит.

И в бурю оваций,

маршей

и кликов

Век погружает

свою тоску,

И все туманней скольженье бликов

По мировому

маховику.

И сквозь жужжанье коловоротов

И похохатыванье

электропил,

Встают колонны, встают ворота

И заплетается сеть стропил.

Уж аэрограф, как веер, краской

Шурша обмахивает

любой фасад,

Чтоб он стал весел под этой маской:

Тот – бел, тот – розов, тот – полосат.

Во вдохновении

и в одержании,

не видя сумерек,

не зная вечера,

Кружатся ролики, винты завинчиваются и поворачиваются

ключи,

Спешат ударники, снуют стахановцы, бубнят бухгалтеры,

стучат диспетчеры,

Сигналировщики жестикулируют

и в поликлиниках

ворчат врачи.

Они неистовствуют и состязаются, они проносятся

и разлучаются,

В полете воль головокружительном живые плоскости накреня,

И возвращаются, и возвращаются, и возвращаются,

и возвращаются –

Как нумерующиеся подшипники, детали лязгающего дня.

И какофония

пестрых гудов

Гремит и хлещет по берегам:

Треск арифмометров и ундервудов,

Команда плацев

и детский гам.

За землекопом спешит кирпичник,

За облицовщиком – столяры,

И детворою, как шумный птичник,

Уж верещат и визжат дворы.

В казенных классах,

теснясь к партам,

растет смена,

урок длится,

Пестрят карты

всех стран света,

по тьме досок

скрипит мел;

В глаза гуннам –

рябят цифры,

огнем юным

горят лица,

А в час спорта

во двор мчится –

в галоп, с гиком –

клубок тел.

Смешав правду

с нагой ложью,

зерно знанья

с трухой догмы,

Здесь дух века