Трамвайчики речные

бульбулькают, пышут,

Отблески и зайчики

по майкам

рябят…

Гуторят, притопатывают,

машут, дышат

Вдоль палуб конопатых

стайки

ребят.

Издали им мраморный марш барабанят

И шпилем золоченым затеняют асфальт

Сверкающие горы

высотных зданий

И контуры

университетских

Альп.

Там, у причалов,

у всех станций,

у плит спусков,

в песке пляжей,

Где луч солнца

завел танцы,

где весь воздух

молвой полн –

Пестрят вскрики,

бегут пятки,

спешат руки

забыть тяжесть,

С плотвой шустрой

играть в прятки,

дробить струи

и бег волн.

В тени парков

зажглись игры.

Как мед, сладки

в кафе морсы,

И бьет в сетку

баскет-бола

с сухим шарком

смешной мяч,

Гудут икры,

горят щеки,

зудят плечи,

блестят торсы:

То – бес спорта,

живой, юркий,

всю кровь в жилах

погнал вскачь.

Закатом зажигаются развесистые кроны,

Оркестры первых дансингов, дрожа,

льют

трель,

Качелями, колесами шумят аттракционы,

Моторы карусельные жужжат,

как

дрель.

Броситься колдобинами гор американских,

Ухая и вскидываясь – вниз,

вверх,

вбок,

Срывами и взлетами, в тележках и на санках,

Сцепливаясь судорожно в клубок:

– Мой

Бог… –

Сев на деревянную раскрашенную свинку,

Мерно, по спирали убыстрять

свой

бег,

В головокружении откинувшись на спинку,

Чувствуя, как ветер холодит

щур

век;

Вспархивать на цыпочках “гигантскими шагами”,

Точно поднимаемый крылом

вьюг

лист;

Взвихриваться ломкими, зыбкими кругами

В воздух, рассекающий лицо,

как хлыст;

Празднуя советский карнавал,

вверх

круто

Взбрасываться в небо, утеряв

весь

вес;

С плавно раздуваемою сферой парашюта

Рушиться в зияющий провал,

как

бес!..

Чтобы кровь тягучая –

огнем

горела,

Чтобы все пронизывал, хлестал,

бил

жар;

Чтобы, наслаждением подхлестывая тело,

Ужас заволакивал мозги,

как пар!..

Тешатся масштабами. Веруют в размеры.

Радуются милостям,

долдонят в барабан…

Это – нянчит отпрысков великая химера,

Это – их баюкает стальной Левиафан.

Прядают, соседствуют, несутся, возвращаются,

Мечутся, засасываясь в омут бытия,

Кружатся, вращаются, вращаются, вращаются

Утлые молекулы чудовищного Я.

А в нелюдимой Арктике,

в летней ее бессоннице,

Мгновенно уподобляясь космическому палачу,

Разрыва экспериментального

фонтан

поглощает солнце,

Как буйствование пожара –

беспомощную свечу.

Но лишь по секретным станциям, в почтительном отдалении,

Поерзывают уловители разломов коры

и гроз,

Да ревом нечеловеческим

ослепнувшие тюлени

Приветствуют планетарный научный апофеоз.

Город же, столица же – как встарь

длит

жизнь.

Вечер! развлекай нас! весели!

взвей!

брызнь!

В ёкающем сердце затаив

жуть

томную, приятно-газированный испуг,

зноб,

чад,

Сотни голосящих седоков

в муть

темную, вот, по узкой проволоке, путь

свой

мчат.

Оттуда – на мгновение, внизу,

вся

в пламенных сияньях несосчитанных – Москва,

наш

рок,

В дни горя, в ураганах и в грозу –

страж

каменный, в годину же хмельного торжества –

наш

бог.

Она – в бегущих трепетах огней,

фар

иглистых, в прожекторах шныряющих, в гудках

сирен,

И полумаской дымною над ней