вот родомысл.

Если б о Невском герое суровом

Русь не хранила ни дат, ни числ,

Лишь

о рыданьи народа над гробом –

Было бы ясно:

вот родомысл!

Разум робеет от явного взмаха

Крыльев архангельских

у шатра

Князя Олега

иль Мономаха,

Минина,

Донского,

Петра.

Дар родомысла страшен и светел:

Горе тому,

кто принял его,

Не обратив свою самость

в пепел

И в ратоборца –

все существо.

Радость любви и дома – закрыта.

Радость покоя – запрещена.

Все, чем Народная Афродита

Манит и греет –

грех. Вина.

Разум – без сна на башне дозорной.

В сторону шаг –

срыв и позор.

Лишь на одно устремлен

упорный,

Нечеловечески-зоркий взор.

Много имен, занесенных в свиток,

Мало – невычеркнутых до конца.

Это – ярчайшие звезды Синклита,

Духи таинственнейшего венца.

1955

ГЕНИИ

Пред лицом колоннад

Росси

И Растреллиевых дворцов,

Кто из нас небеса спросит

О загробной судьбе творцов?

Как рожденный слепым калека,

Презирающий всех, кто зряч,

Усмехнется рассудок века –

Знанья собственного палач.

Но умолкнут кругом

битвы,

И ясней засквозит

нам

Храм, что строит теперь

Витберг –

В запредельном Кремле

храм.

Из светящихся ткут туманов

Там сторадужный свод

те,

С кем титан Александр Иванов

Дружит в ангельской высоте.

Все картины – лишь холст рубищ,

Если ты

чуть проник

в строй

Тех миров, где творит

Врубель,

Водит кистью луча Крамской.

Может быть, только взор

внуков

Глянет в купол, где нет

дна,

Где поет океан

звуков –

Труд нездешний Бородина.

Но теперь мы еще

глухи,

Не вмещая умом простым

Тех высот, что сейчас

в духе

Воздвигаются Львом Толстым.

Каждый алчущий повстречает

Тех, кем полог культур

ткан,

Но блажен, кто при жизни чает

Синь и золото

иных

стран.

1951

ПРАВЕДНИКИ ПРОШЛОГО. Триптих

1

Я люблю направлять наши мысленные

Лебединые вольные взлеты

В неисхоженные, неисчисленные

Чернолесья, урманы, болота:

Тишь ли это, веками намеленная,

Дух костров ли, и чистый, и едкий –

Только видятся срубы просмоленные,

Где спасались великие предки;

Где, скитаясь дремучею родиною,

По суземищам крепь засевая,

Снеговая, босая, юродивая,

Тихо строилась Русь лесовая.

Малый колокол перед заутренею

Тонким голосом звякал на тыне –

Возвещение подвига внутреннего,

Освященье звериной пустыни.

Благовоньем стезю оторачивая,

Колыхались сосновые вайи,

Многострастную горечь осадчивую

С истончаемых душ овевая.

И у рек студенцовых, меж ельниками,

Сквозь прокимны, и свечи, и требы,

Тихо-тихо сквозил пред отшельниками

Край иной, совершенный как небо.

Он просвечивал над мухоморниками,

На лужайках, на ульях, на просе;

Он ласкал с мудрецами-отшельниками

Толстогубых детенышей лося.

Сквозь таежные дебри сувоистые

Не вторгались ни гомон, ни топот

В это делание высокосовестное,

В духовидческий огненный опыт.

2

Они молились за многошумное

Племя, бушующее кругом,

За яростных ратников битв безумных,

За грады, разрушенные врагом:

Они молились о крае суровом,

Что выжжен, вытоптан и обнищал;