Лучше бы мне было не выступать и ехать домой. Район, где я оказался, мне был незнаком, хотя, в принципе, визуально я представлял, где нахожусь. До дому только далековато.

Район этот был похож на мой. Также дома стоят квадратом, такая же стоянка посередине, такой же асфальт потрескавшийся. Где-то скандалили – из окна было слышно два мужских голоса, грубый и помягче, видимо, отец с сыном.

Короче, на удивление мерзостное местечко.

Самым колоритным персонажем здесь был алкоголик, сидевший при-слонясь к стенке ларька, удивительно каким образом еще сохранившегося, учитывая, что в борьбе за внешний вид города все ларьки нещадно сносили. Алкаш тупо считал копейки, которые постоянно ронял и с великими усилиями поднимал.

Ларек тоже был поганый, с выгоревшей вывеской, на которой был на-рисован усатый мутант - то ли пес, то ли человек, разглядывать я не стал.

В лицо дул теплый весенний ветер, тоже гадостный после дождя, разно-сивший сладковатый запах какой-то дряни. Отвратительно.

С нетерпением достал пачку с сигаретами и обнаружил там всего две сигареты. Пришлось зайти в ларек, несмотря на отвращение.

У дверей была огромная лужа. Хотел перескочить её, и едва не упал, только вымарал кроссовок.

В ларьке никого не было, только продавщица в голубом фартуке и ка-кой-то цыган (или кавказец, не знаю), куривший у прилавка и с видом хозяи-на ведшего разговор с продавщицей. Негромко гудел вентилятор, разгоняв-ший сигаретный дым и от этого дыма дышать было совсем нечем.

На какое-то время я задержал взгляд на продавщице. Это была кобыла с десятью килограммами безвкусно нанесенной косметики на пропитой роже и волосами цвета прокуренной известки, как в сортире родного ПТЛ.

Когда я вошёл, они тупо уставились на меня, корова в фартуке что-то у него спросила или объясняла, не видя меня в упор. Потом, видя, что цыган потерял к ней интерес, спросила отвратительным хрипатым голосом:

– Что для вас?

– Пачку сигарет, «Кент», – ответил я и положил на прилавок деньги, без сдачи. Не хотелось проводить здесь ни одной лишней секунды. Мерзостно. Может, днем тут еще нормально, а сейчас включен электрический свет - так омерзительно, ещё и воняет…

Услышав слово «Кент», продавщица на секунду с интересом посмотрела на меня и отвернулась, чтобы взять сигареты. Цыган в это время бросил мне фразу наподобие того, что «Кент» - хорошие сигареты и только нормальные пацаны их курят. Похоже, он попытался завязать разговор. Не обращая вни-мания, я взял у коровы сигареты, засунул их в карман и направился к выходу.

На выходе помог торопящейся домой женщине с ребенком перейти лу-жу. Просто подал ей руку, а ребенка перенес. Женщина поблагодарила.

– Пожалуйста, – ответил я и, закурив последнюю сигарету, выбросил пустую пачку в урну, на мое удивление стоявшую пустой рядом с ларьком и… тут же опять в эту лужу и вляпался.

«Х…сос е…й, чтоб, б…ь, я тебя не видел здесь! Иди на х…! П…рас, б…ь, х…лот. Не знаю я тебя больше! Так и сдохнешь в канаве, х…сос!». Машиналь-но я оглянулся – это по-прежнему отец с сынулей выясняли отношения, нимало не заботясь, что об их жизни (и ориентации) узнает вся улица.

Минут через пятнадцать я вышел к дороге и пошел домой. Остановил-ся, хотел почистить подошвы, но грязь из лужи так и не оттиралась.

Меня взбесило - сидит баран в ларьке, курит, как будто на улице ему не покурить, сволочь! Нюхайте, я тоже крутой! «Кента» курю! а самому даже гре-баную доску у дверей не положить! Конечно, он ведь с другого входа заходит, чернота!

Да нет, не в цвете кожи дело, а в другом. Можно подумать, «белый» бы так себя не вел. При чём тут вообще – чёрный, не чёрный.

Иду. Смотрю по сторонам. Мигает светофор - зеленый, красный, желтый. Как камушки в серьгах Насти.

Настя.

Опять в моей голове была только она. Я не мог перестать думать о ней, а когда думал – ненавидел - то ли ее, то ли себя, непонятно. Голова болела, но боль была не от виска - боль была почище физической. Наверное, это и есть долбаная любовь - чувство постоянной тоски. Тебя тянет и тянет к человеку, вопреки велениям разума и рассудка.

Как я устал за эти три дня!

Морально даже, наверное, больше, чем физически. Не уехала бы мама - и все было бы как всегда. Я прочитал бы Холдена и пошел бы завтра на учебу. Сочинение я все равно бы не написал, но настроение было бы другое. Я и дальше был бы в этом вакууме, и плевать мне было бы на всех. А тут налетели уроды, Санек этот, дебил. Настя тоже… Ненавижу ее, ненавижу за то, что ка-кое-то чувство рвет меня на части, тянет к ней. Тянет, несмотря на то, что я для неё - просто очередной клёвый парень и всё. Она оставит меня, как тогда, в кино – и я не буду способен её удержать. Это держит меня на плаву и при-даёт что-то моему существованию. Но так я не хочу…