Шрифт:
– Ты очень умный, Тосик. Ты ведь философ и поэт. Ты образованный и столько книг прочел, что мне за три жизни не осилить. Один твой Манн чего стоит. Этим же томом можно убить!
– Да, Томасом Манном проще убиться, чем дочитать его до конца. Но я справился и даже испытал что-то сродни катарсису.
– Но вот, какие умные слова ты знаешь, которых я не знаю. Я рядом с тобой – просто… прыгучая и похотливая блоха.
– Не смей говорить так о моей любимой женщине, не смей! – Трофим грозит ей веником. Глаза его сверкают праведным гневом. – Я всего лишь водила, Маня. Тупой дальнобойщик. И никакого большого пути – одна грязная и опасная дорога. А ты – красавица и лучшая женщина на земле. И вот, кстати, большой пакет.
Маня смотрит на пакет, который протягивает ей Трофим, и улыбается. И с новыми силами принимается за дела: метет лестницу, жарит кур, варит овощи, сервирует стол в гостиной и посматривает на Алин портрет. На фотографию чужого-родного человека, которого будет любить и помнить всегда. Всегда…
Глава десятая
В понедельник Маня просыпается от яркого солнечного света, бьющего в окно.
«О Боже, одиннадцать часов! Не может быть!»
Она хватает будильник, потом обводит глазами свою комнату и упирается в деревянный «миноносец».
«Да, помню: Блинова, Павел… Аля! Алю хоронили вчера. Было страшно холодно. Томительное ожидание у крематория. А потом? Что было потом»?
Маня отчетливо помнит лишь то, что не могла согреться. И плакать не могла. Крохотная нарядная женщина в гробу казалась очень молодой и… хорошенькой. Румяные щечки. Кажется, Трофим был сердит, что тетка похожа на куклу… Потом странные поминки, на которых женщина в черной шали – вроде регистраторша из поликлиники – напилась и вздумала петь блатные частушки. Куда-то Трофим ее увел. Впрочем, Маня и это помнит не очень отчетливо.
Она встает, трет ноющую спину. Да, спина не давала ей покоя и ночью. Допоздна они с Трофимом мыли посуду. Седов не бросил Маню, помогал, хотя на следующий день должен был отправляться в рейс. Маня слышала, проваливаясь в тяжелый сон, как за Трофимом хлопнула дверь. Кажется, он уехал в два ночи.
Голубцова шлепает на кухню, включает чайник, кивает ожившему холодильнику.
«Трофим уже вовсю крутит баранку, в бух-столовке бабульки уже попили чайку и оплакали “стенку в хорошем” состоянии, попутно помыв косточки бесстыжей Марии. А что Павел? Как он, почему не звонит?»
Маня бежит за телефоном в комнату, набирает номер. «Абонент – не абонент», – сообщает предупредительная донельзя тетечка.
– Все, довольно разнюниваться! На работу! Вперед и с песней! – подбадривает себя Голубцова, начиная спешно собираться.
В это время канцелярскую контору сотрясают новости. Главная – появление нового генерального. Это бойкий молодчик в потертых джинсах и свитере. И он срочно собирает начальников отделов.
«Вот же кошмар, кошмар!» – комментирует обезумевшая от горя Люсечка, бегая по кабинетам. Ей уже прозрачно намекнули на скорое увольнение. Люсечка так и видит за своим родненьким столиком чужую наглую девицу с чувственным ртом и бюстом пятого размера. Наверняка смоляную брюнетку, наверняка!
Другая сногсшибательная новость – появление Супина в отделе. Он выглядит безукоризненно: никаких голубых носков и линялых штанов. И очки, откуда ни возьмись, залихватские, узенькие.
«Неужто золотые?» – поражаются тетки до глубины души и шепчутся:
– Во как любовь прихватила!
– Да уж. Но перед смертью, как говорится, не надышишься.
Впрочем, тетушки решают, что он слишком бодр для предсмертной вылазки к врагу.
Супин вдруг сообщает, что решил взять с собой на ковер к новоявленному шефу Наталью Петровну.
– Зачем?! Чем я провинилась? – белеет Блинова, прилипая к стулу.
Ритуся и Елена Стефановна смотрят на нее как на молодогвардейца, поднимающего красное знамя перед фашистами.
– Думаю, все будет хорошо, Наталья Петровна, – улыбается Супин.
Перед дверями приемной Наталье Петровне становится и вовсе худо. Но Павел Иванович неумолим:
– Возьмите себя в руки. Все будет в полном порядке!
Когда они заходят, на бывшего главбуха обрушиваются сочувственные приветствия и взгляды. В приемной царит тягостное молчание. Логисты, маркетологи, рекламщики – словом, вся верхушка команды Бойченко крепится из последних сил, ожидая окончательного и бесповоротного изгнания из родных стен.
– О, Павел Иванович, вот и вы. Можем начинать!
«Молодчик» приветствует Супина радостно, выскакивая из кабинета.
– Давайте, друзья, без церемоний, располагайтесь у меня, – великодушным жестом приглашает он всех.
– Демократию разводит, волчонок в овечьей шкуре, – шепчет логист Полкану. Но тот будто не слышит его слов.
Когда все рассаживаются у стола для совещаний, странный новый генеральный, блистая улыбкой, начинает вываливать в пулеметном темпе информацию.
– Итак, господа, меня зовут Денис Денисович Мещеряков. Сразу хочу успокоить всех – пока никаких экстраординарных мер по штатному расписанию и по персоналиям принимать я не намерен. Буду присматриваться к вам. А вы – ко мне, – он едва ли не подмигивает смурному логисту.