Ноги мои затекли от долгого сидения на корточках, однако менять положение и садиться на верстак, поближе к Виталику, я не решалась. Хотя тут, помимо столов, были, конечно же, и стулья. Я могла бы устроиться поудобнее, сохраняя при этом дистанцию. Только убежища покидать не хотелось. Так я самой себе казалась маленькой и невидимой. Снизу рассматривала я тускло освещённый кабинет. Многочисленные плакаты на стенах подробно объясняли, что такое техника безопасности, инструктировали в оказании первой медицинской помощи при несчастных случаях самого разного характера. Нарисованные на казённых картинках человечки были до смешного одинаковыми. Они накладывали друг другу марлевые повязки, шины и жгуты, и всё у них очень легко получалось. Стараясь отвлечься от тоскливых размышлений, я внимательно изучила все их действия – вдруг в будущем пригодится? А время шло… Когда Виталик опять спросил меня о нём, я ахнула, глянув на циферблат своих часиков:

– Половина одиннадцатого!

Полтора часа – как один миг! Какой ужас! Вслух, правда, я этого не сказала. Виталик тоже вел себя на диво спокойно.

– Приколисты. – Тихо вымолвил он и тяжело вздохнул. Кажется, пришла пора немного поговорить, иначе от такого безмолвного плена можно просто с ума сойти. И я тоже вздохнула:

– Мама дома сейчас рвёт и мечет, наверное. Чего я ей потом скажу?

– Придумаешь – чего. – Виталик поддерживал беседу как бы нехотя, на меня он по-прежнему не глядел. – В последнее время твоей маме так много врали, что она научилась всему этому верить.

Эта тема пришлась мне по душе. Я оживлённо встрепенулась и даже попыталась встать на ноги.

– У тебя устаревшие сведения. Моя мама давно уже знает всю правду. О том, кто на самом деле Вадим, и о том, кто на самом деле ты.

Наконец-то мне удалось вывести Виталика из полусонного состояния! Этого он услышать никак не ожидал! Посмотрел на меня изумлённо-недоверчиво, часто заморгал:

– Как?.. Интересно…Кто же ей рассказал?

– Я сама.

По ногам побежали иголки, меня аж передёрнуло всю – до того неприятным было ощущение проходящего онемения.

– Ты сама? Интересно. – Опять повторил Виталик уже мягче. Теперь он глядел на меня, не отрываясь. – И каким же на самом деле я предстал в глазах твоей мамы?

– Настоящим. Я ей рассказала, что ты взял на себя мою вину тогда, в милиции, и что твои родители платили штраф за неё и папу.

– А Канарейка? О нем ты что сказала?

– Тоже правду. Теперь мама его презирает и очень расстраивается, что так обманулась.

– А я?

– Что – ты?

– От моего рыцарского жеста твоя мама случайно не прослезилась?

В голосе Виталика снова зазвучал сарказм. И это после того, как я уже начала верить в благополучный исход нашего диалога.

– Нет. – Бросила я, невольно подстраиваясь под его тон. – Она просто мне поверила. Теперь она не против…

Тут я запнулась, сама не зная отчего и чувствуя, как приливает к щекам кровь, мысленно прокляла себя за самонадеянность. Виталик понял причину моего смущения, однако не проявил больше никакой негативной реакции.

– Значит, меня помиловали. – Заключил он бесстрастно и, отвернувшись, уставился на хорошо изученные мною плакаты.

– Да. Ты не рад? – Я попыталась вернуть его внимание обратно к себе. Не вышло – на меня Виталик не взглянул.

– Нет, почему. Я очень рад. Теперь хоть кто-то не считает меня сволочью.

Разумеется, он имел в виду ребят. Это они сейчас открыто негодовали и возмущались по поводу измены Виталика. Промолчать я не смогла.

– А что ты прикажешь о тебе думать? Если ты поссорился с Канарейкой, это не значит, что ты в праве…

– Это никого не касается! – Неожиданно грубо оборвал меня Виталик, как там, в Доме Офицеров, накануне того рокового спектакля, перевернувшего в наших отношениях всё с ног на голову.

– Какое они имеют право меня осуждать? Они меня разве поддержали после того, что случилось? Они меня утешили? Чёрта с два…Когда я из ДК смотался, хоть бы кто-то за мной пошёл, остановить попытался…Не-ет, они все с Канарейкой остались, будто он ничего особенного не совершал, будто это так и надо было! Я на двести процентов уверен, они ему и слова в укор не сказали. А теперь зато возмущаются, видишь ли, почему я не с ними, почему с Шумляевым! Этот сразу просёк, что звёздный час его наступил. Сам ко мне подошел и дружбу предложил. От чистого сердца. – Виталик усмехнулся, сказав последнюю фразу. Это, по-моему, была усмешка над самим собой. Я молчала, чувствуя, что услышала далеко не всю его исповедь.

– Ты бы видела, как он передо мной распинался…И откуда столько слов откопал? Думает, я не знаю, зачем ему моя дружба нужна. Ещё одного единомышленника в свою шайку заполучить – это же для Шумляева просто верх удачи. А у меня, тем более, свои счёты теперь с Канарейкой и значит, по сути, я с ними должен быть.

– По сути ты теперь предатель. – Тихо заметила я, с трудом проглатывая застрявший в горле горький, сухой комок. – И ты никому теперь обратное не докажешь.

Он снова вскинулся как ужаленный: