— Слушаюсь, Милорд!

И отключилась.

Герман Титов! Чтоб я сдох. Мало того, что тёзка, так ещё и… Надо было спросить про наркотики, а то вдруг он просто в космос собрался… Ладно, Сергеич, не плюйся ядом. У человека, может, горе. А ты со своим сарказмом.

Эх, вот бы от меня Маринка ушла. И придумывать ничего не пришлось бы. Но куда там! Тут же такой куш сорвать можно…

Так. Исчезла дрожь в руках, теперь наверх. Сначала — в банк, потом домой.

Тактика вырисовывается интересная. Забавная.

Главное — не забыть про другого самоубийцу, которого я в Кащенко определил. И для этого мы с тобой, Герман Сергеич, сделаем следующее.

Я тихонько открыл дверь кабинета и выглянул в коридор. В коридоре было пусто. Вот и славно.

В который раз сняв трубку с телефона, я значительно прокашлялся и сказал:

— Смерть ко мне отправь, сейчас же.

— Слушаюсь, Милорд! — оттарабанила трубка, и тотчас же откуда-то ощутимо потянуло холодом и сыростью. Свет померк. Лампы бросали на стол мертвенно-бледные отсветы, и длинные тени ползли по стенам.

Дверь распахнулась. Я обернулся и увидел в проёме черноволосую девушку в старомодном платье с корсетом и шляпке с вуалью. Кожа её была бледно-серой, руки скелетно-тонкими, а в прорехах на груди виднелись кости и пустота грудной клетки за ними.

— Привет, Смерть! — весело поздоровался я. — Давно не виделись. Как дела?

Она прикрыла за собой дверь и осталась стоять подле неё. Светло-голубые глаза невесело смотрели на меня из-под вуали.

— Как обычно. Ничего нового. Ты что-то хотел?

Её тон несколько остудил мой пыл. Ну ещё бы, Смерть — это вам не Кошка-диспетчер, честь через слово отдавать не станет. Впрочем, мне ведь это и не нужно…

— Я просто хотел тебя попросить…

— О чём?

Она всегда была странной, эта девушка. Никто точно не знал, откуда она взялась. Просто однажды мы обнаружили, что в Мирах Радуги появилась Смерть. Впрочем, она не старалась привлечь к себе внимание, держалась подальше и от Ордена Радуги, и от Пантеона Теней, предпочитая нашему обществу общество Изгоев-Демонов. Странный вкус.

Зато теперь я вспомнил, кого напомнила мне Валина Шанталь. Всё верно, её — Смерть. Не знаю, почему, и как это стоит трактовать, но сегодня я, пожалуй, не буду забивать себе голову лишними деталями.

— Ну вот что. Тут в одной из камер сидит паренёк. Звать Валентин Звезда. Скоро… Возможно, ночью он совершит самоубийство, притом, думаю, довольно необычное. Но дело не в этом. Я знаю, что тебе становится известно о каждой смерти во всех Мирах: ты же Смерть, в конце концов. Так что, пожалуйста, сообщи мне, как только он окажется возле Истока. Кстати, куда они у вас нынче после этого отправляются?

— В Преддверия Ада, а дальше по Кругам.

— В общем, всё как в старые-добрые времена, — попытался схохмить я. Смерть промолчала. Я пожевал губы: — Ну хорошо. Значит, как только он достигнет Истока, ты мне сообщаешь, любым удобным тебе способом. Хорошо? Не знаю, хочешь, смску скинь, хочешь, позвони… Словом, как угодно, но сообщи. Договорились?

— Да.

Что-то не везёт мне с женщинами…

— Вот и ладно. Всё, можешь быть свободна. Спасибо… за сотрудничество.

— Не за что.

Сказала и вышла из кабинета. Моё боевое настроение тоже куда-то вышло, судя по всему. Не давая себе скукситься, я похлопал себя ладонями по щекам:

— А ну-ка, Герман Сергеич, хорош кисляка давить! У тебя дел невпроворот, вот и давай, действуй. Да живее, живее, мухой! А то нашёл, из-за чего скисать, — из-за очередной юбки, тьфу-ты!

Внезапно вспомнилась Катя — ярким, насыщенным фотоснимком какого-то забытого летнего дня, наверное, похожего на сегодняшний. В груди заныло. Катя была моей единственной любовью — среди людей, конечно. Она умерла вскоре после того, как родился наш сын, Игорёк, который последовал за мамой где-то месяц спустя.

Эта боль — нестерпимая, острая, режущая по живому — была лишь частичкой всей той боли, что довелось пережить мне — древнему Духу, Лорду Гермесу Несокрушимому. Но для человека по имени Герман Сергеевич Кастальский она была куда значительнее. По сравнению с этой болью даже Афган — мой бессмертный кошмар — не казался мне таким невыносимым.

Будь я обычным человеком, подумалось мне, я бы, наверное, однажды тоже покончил с собой, вот как этот парень, который собрался улететь с многоэтажки на Шипиловской. Как я там говорил, про страдания? Чёрт побери, иногда их слишком много. Во всяком случае, для человека.