– Следуйте за нами, – подытожил капитан, а тетка, не желая угомониться, продолжила кричать, обличительно выставив в мою сторону палец и покраснев от натуги лицом:

– Накажите его по всей строгости! Меня за таких потом премии лишают, говорят, что я за порядком не слежу! А они нас, простых работяг, разве слушают! Они ведь с положением, как же! Они все на пол бросают и бросают, бросают и бросают!

– Я понял, гражданочка…

– И эта фотомодель евоная… она мне тут своими каблуками в холле весь мрамор исцарапала… а у меня потом из зарплаты вычитают!

Капитан развернулся и пошел к выходу, всем своим видом выказывая уверенность, что я последую за ним, а я, словно советуясь, опять посмотрел на Хелен.

– Лучше подчиниться, – шепнула она, а двое служивых нахмурились и многозначительно поправили на плечах автоматы.

Поколебавшись еще мгновение, я побрел за капитаном, а эти двое пристроились теперь за мной. Два десятка метров я прошел на негнущихся ногах, набираясь решимости впредь говорить исключительно твердым голосом и соображая, что сказать, и усилием воли подавлял желание обернуться на конвоиров.

– Спасибо, за приглашение, капитан, – изо всех сил изображая уверенность, сказал я, когда мы вышли из дома, – дальше я сам. Обещаю, что… – я оттянул плащ, обнажив правое запястье, чтобы служивый увидел часы и понял, с кем имеет дело, – что менее чем через час я буду в вашей конторе. Только подскажите точный адрес и на всякий случай сообщите телефон вашего руководства. У меня могут оказаться другие дела, но я гарантирую, что уж завтра непременно…

– Прошу в машину, – сухо сказал, не дослушав, капитан, и только после этого я обратил внимание на припаркованный метрах в двадцати от подъезда микроавтобус камуфляжной раскраски.

– Прошу прощения, офицер, но если вы дорожите своей работой и не хотите, чтобы я сообщил вашему руководству о недопустимом поведении сотрудников их ведомства…

Меня ткнули в спину чем-то твердым и острым, по ощущениям похожим на дуло автомата или железный палец, и я потерял равновесие. Чтобы не упасть, мне пришлось, быстро перебирая ногами, сбежать по ступенькам, увлекая за собой вскрикнувшую от неожиданности Хелен.

– Это беспредел! – закричал я внизу, от злости перестав бояться и обретя необходимую уверенность в себе. – Немедленно назовите мне ваши должность и фамилию, и тогда увидите, что бывает, когда какой-то ничтожный чин начинает корчить из себя…

Меня ударили по почкам, и от острейшей боли мир передо мной поплыл и стал зыбким и расплывчатым, как на акварели нетрезвого художника. Где-то далеко и как-то приглушенно завизжала Хелен, и под этот ее истеричный крик я кулем рухнул на асфальт.

В следующий момент меня подхватили под руки и потащили к машине, а я, не имея сил кричать, потому что боль в почках лишила меня возможности нормально дышать, как-то не к месту подумал, что от трения об асфальт мои туфли из крокодиловой кожи придут в негодность и уже не будут выглядеть на пятьсот баксов, которые я за них недавно заплатил.

Бойцы с силой зашвырнули меня в салон, так, что я растянулся в проходе и больно приложился обо что-то черепом, уселись сами и задвинули дверь. Все это я определил на слух, поскольку в глазах было темно от произошедшего столкновения головы с чем-то твердым.

– Ив, тебя арестовали? Ив! – услышал я приглушенный крик оставшейся за бортом Хелен и тут микроавтобус неожиданно тронулся, отчего я еще раз стукнулся головой обо что-то железное.

– В стране объявлено особое положение, а они, блядь, фуа-гра обжираются…

Это было последнее, что я услышал перед обрушившейся на микроавтобус тьмой. А предшествовал ей еще один удар тупым предметом по почкам. Это было ответом на мою попытку подняться.

Меня провели по коридорам с обшарпанными стенами, втолкнули в мрачное помещение. Дверь за спиной с лязгом захлопнулась и стало совсем темно. Воздух был спертым, остро пахло мочой и блевотиной. В наступившей тишине слышалось тяжелое дыхание; судя по всему, камера, или как называлось это помещение, была забита под завязку.

– Садись, брат, в ногах правды нет, – услышал я чей-то скрипучий голос и понял, что обращаются ко мне.

– А… куда… – вырвалось у меня со стоном, хотя я намеревался ответить твердым и даже бодрым голосом.

– Его глаза еще не адаптировались к освещению, – сказал другой голос несомненно грамотного человека, а третий радостно вскрикнул:

– Константинов!

– Севастьянов? – неуверенно сказал я и тут же схватился за спину, потому что этот возглас отозвался острой болью в почках.