–  Какая?
– оживился я, приняв всерьез заявление товарища.

–  За несколько лет все-таки можно даже простым. гвоздем проковырять стенку.
– Виктор недобро усмехнулся.
– Остается только запастись терпением… Да что с тобой?

Я не успел ответить и повалился на землю. Виктор приподнял меня, подтянул к стене, наскреб под голову соломы.

–  Ничего, - успокоил я друга.
– Старая история. Десять месяцев прошло, как гробанулся, а тошнота и головокружение не проходят, и почему-то все время валит вправо.

За дверью раздались шаги, послышалась немецкая речь. Загромыхал замок, распахнулась дверь, в темный сарай ворвался солнечный свет.

–  Здесь они, господин лейтенант, - произнес кто-то.

Через порог перешагнул немецкий офицер, сопровождаемый полицаем. Виктор помог мне подняться.

Гитлеровец подошел, ткнул пальцем по направлению Клементьева: [79]

–  Партизан?

–  Я солдат, - нашелся Виктор.

Лейтенант обратился ко мне.

–  Я тоже солдат, - ответил я по-немецки.

–  О!
– гитлеровец снисходительно улыбнулся.
– Вы говорите на немецком?

–  Совсем немножко.

–  Жаль, - немец покрутил пальцами и приказал полицаю: - Этих двоих: - в Полтавский лагерь.

И ушел.

Время тянулось убийственно долго. Лежа на спине, я смотрел в узенькое оконце. За ним виднелось небо. Оно постепенно густело, наливалось ультрамарином. Было душно и тихо. Вероятно, где-то собиралась гроза. Черные переплеты решетки резко выделялись в просвете оконца. Два поперечных прута, два продольных - крест. Мне вдруг подумалось, что и фашистская свастика тот же крест; могильная тень от этого креста уже десять месяцев неотступно следует за мной. Пока мне удается сохранять дистанцию. Что будет дальше? Хватит ли сил до конца этого марафонского бега? Приду я к финишу или три мрачных слова «без вести пропавший» будут заменены одним - самым страшным - «погиб»?

С этими невеселыми мыслями я задремал.

Перед рассветом дверь сарая резко распахнулась. Вместе с гитлеровским солдатом вошел полицай:

–  Выметайтесь!

* * *

Миновав сонную Кегичевку, вышли на шоссе. Здесь, у кюветов, сохранивших травяную свежесть, отдыхала небольшая группа советских военнопленных. (Чуть поздней мы узнали, что это был рабочий батальон. Надобность в нем отпала, и пленных перегоняли в Полтавский лагерь.)

–  Рус, колонна!
– приказал нам конвоир.

–  Здорово, орлы!
– преувеличенно бодро приветствовал Виктор товарищей по несчастью.

–  Здорово, гусь лапчатый, - отозвался за всех здоровенный рябоватый парень.
– Откуда такие красивые?

–  С курорта, А ну-ка, подвинься. [80]

Клементьев потеснил парня и сел рядом. Закурили. На дымок цигарки потянулись пленные, не имевшие табаку.

–  Вы что же, в штатском?
– спросил кто-то.

–  Так вольнее шагать, - Виктор кивнул в мою сторону.
– Вот он подтвердит.

–  Серьезно?

–  И я серьезно.

–  Значит, бежали?

–  Два месяца в бегах.

–  Да ну! Вот это да!… Поделились бы опытом.

Попыхивая цигаркой, Виктор стал рассказывать, какие порядки в селах, как лучше передвигаться и в какое время суток. Его внимательно слушали, задавали вопросы.

–  И все же поймали вас, - с каким-то злорадством промолвил рябой.

–  Все равно сбежим, - уверенно ответил Виктор.

–  Откуда?
– насторожился парень.

–  Да вот, хотя бы с этапа.

: - Ну, это бабушка надвое сказала…

–  Почему?

–  Не позволим!

–  Кто?
– Виктор в упор посмотрел на рябого.

–  Я, - парень сверкнул глазами, - и вот они тоже. Вы сбежите, а нас к стенке!

Наступило молчание.

–  Что же, товарищи, - тихо, но твердо произнес Клементьев, - трусите? Покорились совсем, значит?

Пленные задвигались, зашумели. Молоденький парень, все время внимательно разглядывавший свою вконец разбитую обувь, сказал:

–  Мы адвокатов не нанимали, и вы, товарищи, его не слушайте.

–  Правильно, Сережа!
– поддержало паренька несколько голосов.

–  Он у нас только с виду здоровый, як бугай, - пробасил кто-то из заднего ряда в адрес рябого, - а в душе гниль, и в портках всегда мокро.

Кругом дружно засмеялись.

–  Заржали, жеребцы!
– гаркнул рябой.
– Для вас же стараюсь!

–  От твоего старания недолго и подлецом стать… [81]

Раздалась команда строиться. Я и Виктор заняли место в хвосте колонны.

–  Пятнадцать конвоиров на восемьдесят пленных, - отметил Виктор.
– Плохо дело.