В кают-компании офицеры собрались проводить "по обычаю". Чокнулись, выпили, но пожелания были какие-то смутные, сбивчивые, словно на поминках... Мне показалось, что за этот короткий срок -- всего 5 дней -- мы успели сжиться, и расставание вышло тяжелым. Надо было скорей кончать.

– - Ну, господа! -- обратился я к ним. -- Как бывший командир, хотя и кратковременный, благодарю вас за службу. Все было отлично. С судьбой спорить не приходится. Всякому свое. Я буду гнить на транспорте, а вам желаю, чтоб на первом же шоколаде с картинками, который выпустят за время войны, -- была фотография "Решительного"!

– - Спасибо! Спасибо! За нами дело не станет! -- Вам дай Бог! -- Что вы говорите! -- Вам ли сидеть на транспорте! -- зашумели все вдруг.

Я поспешил выйти наверх. Там, особенно после яркого освещения кают-компании, была тьма кромешная (по военному положению -- снаружи не должно быть видно никакого огня), только вестовой, чуть приоткрытым, боевым фонарем указывал дорогу к трапу.

– - А команда? -- схватил меня за руку лейтенант в то время, как я собирался садиться в вельбот...

Оглянувшись, уже несколько освоившись с темнотой, я различил ряды человеческих фигур, черневших вдоль борта.

– - Зачем же это? Какой тут парад! Не по уставу: ночь -- спать должны!..

Я не приказывал; сами вышли -- хотят проститься... Я ступил несколько шагов вперед, вдоль по фронту.

– - Спасибо за службу, молодцы! Дай Бог вам и вашему миноносцу скорой встречи с неприятелем и славного боя! Прощайте!

– - Рады стараться! Покорнейше благодарим! Счастливо оставаться!.. -- загудело во тьме нестройно, но так сердечно, что... я был рад мраку ночи...

Традиционный поцелуй боцману, последнее рукопожатие офицерам, несколько взмахов весел, и... все кончено, все осталось далеко позади...

– - Что случилось? В чем дело? -- набросился я на приютившего меня (штабного) товарища, -- что ж ты мне сказки рассказывал, что все налажено, все устроено...

– - Но, пойми...

– - Нет! ты -- пойми! Я бросил свое место ради войны! Кронштадтские транспорты не хуже артурских, да ведь я не пошел бы на них! Всю службу провел на боевых судах, а пришла война -- попал на транспорт? Что ж это такое? Не нашлось у вас, что ли, цензовиков для "Ангары"? Непочатый угол, я думаю!..

– - Погоди, погоди! Отругался -- и будет. Все было сделано так, как я говорил. И корректуру приказа поднесли на утверждение, как всегда, для проформы... Вдруг -- собственноручно, зеленым карандашом, вычеркнул, говорит: есть старше. Вильгельм Карлович пробовал за тебя заступиться... Куда ж, говорит, его? Ведь был назначен старшим офицером... -- А он -- на "Ангару"! -- и сам пометку сделал... "Он" все помнит...

– - Я плохо спал эту ночь, вернее -- вовсе не спал.

Старшинство было, очевидно, пустым предлогом. Из числа командиров миноносцев можно было насчитать нескольких много моложе меня... Но тогда -- что же? Неужели теперь, в такое время, на таком посту, помнить, что несколько лет тому назад какой-то лейтенант не захотел быть придворным летописцем... Помнит, что этот маленький чин осмелился сказать "его" адъютанту, что никогда еще не продавал ни своего пера, ни своей шпаги!.. -- Но ведь, если даже унижаться до таких мелких личных счетов, так и то это -- счеты мирного времени!.. Перед грозой войны о них забыть нужно! Так честь, так долг, так совесть велит!..

Не может быть! -- думал я, ворочаясь на постели и тщетно пытаясь уснуть! -- Ведь у нас война! Настоящая война, а не китайская бутафория... На войне охотников-добровольцев пускают в первую голову...

С невольной горечью вспомнился рассказ про одного из наших известных адмиралов, как он, будучи еще старшим офицером, на замечание командира, отличавшегося самовластием (чтобы не сказать самодурством): "У меня так служить нельзя!" -- ответил: "Я не у вас служу, а с вами служу Государю Императору! Меня нанять к себе на службу -- у вас денег не хватит!"

Какой ужасной ересью было бы признано такое исповедание веры в Порт-Артуре времен наместничества!..

Чуть забрезжил свет, я уже был на ногах и, едва дождавшись положенного срока (начала присутствия), поспешил в штаб.

В. К. Витгефт принял меня немедленно, но еще более, чем в первое свидание, казался озабоченным и смущенным.

– - Напрасно вы так огорчаетесь насчет "Ангары", -- пробовал утешить он, -- это вовсе не транспорт. Она уж зачислена в крейсерский отряд. Ей, может быть, предстоят весьма важные операции... Пароход недавно принят от Добровольного флота; команда сборная... На вас рассчитывают, что вы там все устроите... Это дело старшего офицера... и очень ответственное и серьезное дело...

– - Но если это назначение такое почетное, то, несомненно, на него найдутся кандидаты и старше, и достойнее меня. Я отнюдь его не домогаюсь. Я был назначен старшим офицером на "Боярин". "Боярин" -- погиб. Смешно было бы проситься на другой корабль тоже старшим офицером, я и не думаю об этом, но я прошу какого-нибудь места на боевом корабле! Для этого я сюда ехал. Вы меня знаете -- я штурман первого разряда, много плавал, и здешние места знакомы мне в совершенстве... -- Назначьте меня штурманом! Если нельзя -- хоть вахтенным начальником! Я всем буду доволен!..