– - Четырнадцать да шесть для обихода,-- отвечает мать.-- Утирки окромя того...

Тетка косится на самодовольно улыбающегося Сорочинского, сердито сплевывает, поджимая тонкие губы, и, наклонившись к матери, тихонько шепчет:

– - Черт лесной!.. Как будто для хорошего... Ишь, ножки-то расправил, крученый!.. Еще смеется, пакостник!..

– - Начинайте, девки,-- наклонилась мать к сидящим на кутнике подругам Моти.

Те тихо, неуверенно запели:

У ворот сосеночка, у ворот зеленая,

У ворот суряжена, у ворот украшена,

Колыбель привешена...

Белей муки в избу вошла сестра, пугливо оглядела всех и, крепко сцепив руки, замерла.

Глянув на нее, мать схватила себя за ворот рубахи и опрометью выскочила на улицу.

– - Ишь ты -- бзыкнула, шлея под хвост попала!
– - ухмыльнулся Сорочинский.

– - Сиди, дворной, не тявкай!
– - подскочила к нему тетка с покатком.-- Принесла тебя нечистая сила!

Мишка подмигнул девкам, поскреб в грязной голове и лениво полез за табаком, закрывая полою шубы драные колени.

Отец взял новую паневу, которою носят только замужние женщины, перекрестился на образа и, ни на кого не глядя, стал у лавки.

– - Иди, Матреша! Иди, детка,-- взяла тетка сестру за руку.-- Становись на лавку! Ничего, ничего...

Мотя влезла. Низкий потолок мешал ей выпрямиться; она наклонила голову, ссутулилась, опустила вдоль туловища руки, медленно передвигаясь от залавка к конику и обратно.

Сложив паневу торбой, отец ходил за нею, приговаривая:

– - "Прыпь, прынь, мое дитятко, во вечный хомут!"

Остановившись и проведя рукою по лицу, сестра задумалась.

– - "Хочу -- прыну, хочу -- нет",-- сквозь зубы прошептала она отвертываясь.

Мишка скалил зубы.

– - "Прынь, прынь, мое дитятко, во вечный хомут!" -- умоляюще проговорил отец вторично, снова расставляя перед Мотей, как кормушку с овсом, паневу. Руки его дрожали, голос странно прерывался и хрипел, длинные волосы на голове беспорядочно растрепались, а на лбу крупными каплями выступил пот.

– - "Хочу -- прыну, хочу -- нет!" -- все так же безучастно, все так же отвернувшись к стене, медленно, с усилием, прошептала сестра.

– - Бросьте, ну вас к черту!
– - сплюнул Мишка,-- Затеяли комедь, ядрена Фекла!.. На радости бы дернуть, а они слюни распустили!.. Девки, чего вы приуныли? Тяни веселее -- по копейке на рыло дам.

Придержав большим пальцем ноздрю, он громко высморкался и зевнул.

Как во этой колыбели бояре качалися:

Боярин Михайлушка, боярыня Матренушка...
– -

подхватили запевальщицы.

С голобца захохотали набившиеся в избу парни.

– - "Прынь, прынь, мое дитятко, во вечный хомут!" -- в третий и последний раз вымолвил отец, стоя супротив сестры.

– - "Прыну, прыну, батюшка!" -- неожиданно громко, надтреснуто воскликнула сестра и, присев на лавку, опустила в паневу ноги.

Отец схватил ее за голову и судорожно прижал к себе.

– - Сердце мое!.. Мотя!.. Детка моя!.. Девочка моя обиженная!
– - залаял и задергался он.

XVIII

С утра ходили "звальщики". Отворив в избу дверь к холостому парню, величали:

– - "Александр Семеныч, приходи к нашему князю винображному, Михаиле Игнатьичу, хлеба-соли покушати, добрых речей послушати, пожалуйста, не оставь".

Они -- в праздничных поддевках, смазных сапогах и новых вышитых рубахах, важные, как старики.

С ранних петухов мать с теткою варили красное вино. Подростки и бабы не пьют на свадьбах водки, и их обыкновенно угощают кагором или лиссабонским, но у нас не было денег на кагор, и тетка научила делать вино по-домашнему.

– - Оно, Маланьюшка, еще слаще будет,-- говорила тетка, засучивая рукава,-- и в голове зашумит скорее, а то базарного-то бабы выжрут, спьяна, три ведра, рази его накупишься!..

Она варила в горшке тертую свеклу с перцем, а мать пережигала сахар. Красный свекольный сок, подслащенный топленым сахаром, наполовину разбавляли спиртом, кладя калган и еще какие-то коренья, получалась темно-красная, густая, похожая на кровь, приторно сладкая жижа, очень хмельная, при огне на вид -- красивая. Десять бутылок этого вина нам хватило на всю свадьбу. Бабы пили его с удовольствием, после двух-трех рюмок пьянели, переходя на водку, а водкой потчевать дешевле.

Девки пекли куличи. Вечером, в лучших нарядах, с венками искусственных цветов на голове и с распущенными волосами, они сидели у нас на девичнике. В переднем углу -- Мотя под кисеей, как под саваном, рядом -- золовка, а кругом -- подруги.