– - Поцелуй собаку!
– - злобно сплюнул Выгода.

Аркан сдавил ей шею так, что глаза наполовину выскочили из орбит, губы обметались кровавой пеной.

– - Стойте, ребятушки, погодите малость!..

– - Гони, чего там -- стой: за постой деньги платят!

Дядя Саша, бледный и беспомощный, метался вокруг упавшей лошади, не зная, что делать. Седые липкие волосы поминутно падали ему на глаза, и он тряс, как от пчел, головою, охал, бестолково поддергивал штаны.

Подскочила Мотя.

– - Развяжи супонь... Аркан надо перерезать!..

– - Так вот я дал,-- оттаскивая сестру, заорал Капрал,-- новые-то вожжи, барыня выискалась!..

Дядя Саша беспомощно смотрел на сестру, на Капрала. Передняя повозка снова дернула, веревка снова натянулась, таща за собою лошадь.

– - Удавите!
– - не своим голосом закричала Мотя, хватаясь за аркан.-- Что же вы делаете, бессовестные?

– - Обождите, правда. Ай разорить хотите мужика? Како время-то подходит -- страда али нет?
– - вступились и другие.

Остановились. Развязали вожжи. Лошадь лежала неподвижно. Кто-то пхнул ее в бок ногою. Ребра кобылы порывисто заходили, и она с трудом подняла голову. Плакала крупными слезами, которые, как роса, выступали из-под опущенных ресниц ее. Плакал дядя Саша, Астатуй Лебастарный, без слез плакала сестра.

В телегу запрягли другую лошадь; воз вывезли на гору.

– - Ты ее, Иваныч, не води домой, гнедушку-то, пускай тут отдохнет на вольной травке!.. Чижело одной-то, вот и стала, лихоманка!
– - участливо говорили те самые люди, что минуту перед этим с хохотом и бранью издевались над двумя калеками: обессилевшей лошадью и стариком.

– - Ну-ка, девки, будет вам зубы-то перемывать!
– - крикнул Илья Барский.
– - Дома посмеетесь. Берись кто за что -- живо домчим тележонку!..

Толпа подхватила воз и с шутками и смехом повезла его вдоль улицы.

Вечер становился темнее, росней. Ярко, отчетливо, радостно горели звезды. Пахло навозом, дымом, теплою рекой.

II

На Ильин день сестра родила в поле. Пошла дергать лен, до обеда проработала, а к вечеру начались роды.

Мы с отцом только что убрали в сарай снопы, привезенные для завтрашней молотьбы, и собирались пойти ужинать. Вошел Мишка Сорочинский.

– - Видно, Иван, покумимся с тобой: Матрена чижика приперла из Оближного, завтра крестить думаем.

За чужой спиной Мишка раздобрел, выглядит чище; вместо обычного полушубка, кишащего насекомыми, на нем своего сукна однорядка с плисовым воротником, на ногах новые "чуни".

– - Не знаю, как вон отец... молотить было собирались.

– - А мне что?
– - с охотой отозвался отец.
– - Ступай, оксти. Мальчик?

– - Мальчик!

– - Ну, вот видишь, -- пахарь! Крестником тебе будет, ступай... Молотьба не убежит.

Утром я был у Моти. Она бледна как смерть, но глаза ярки и радостны. Развернув пеленки, показала мне красный, беспомощно копошащийся комочек.

– - Человек будет, мужик!

Мишка, обрадовавшийся случаю напиться, побежал за водкой, мать стряпала, мы с кумом отправились к попу.

Придя, разостлали на столе "для счастья" полушубок вверх шерстью, положила на него ребенка.

– - Поздравляем вас с Ильей... Михайловичем...

– - Мальчишка этот живуч будет, -- рассуждал за обедом мой отец, махая новой красной ложкой; нос у него тоже покраснел, как кирпич.
– - Он -- полевой: такие живучи! Это еще старые люди заприметили... Бывало, мой отец покойный...

– - Дай бог! Дай бог!.. Чтобы счастлив был, богат, умен...

– - Нищую братию чтоб не забывал, -- вставил слово побирушка Чирей, прожевывая кусок баранины.

– - Да, нищую братию чтоб не забывал!
– - поддакнули ему.

Счастливее всех была Мотя. Светлая улыбка так и не сходила с ее лица.

Когда поставили гречневую кашу, Сорочинский стал обносить по последней и обещал:

– - Вырастет парнишка пятнадцати годов, справлю ему поддевку тонкого сукна и опойковые сапоги со светлыми калошами. Чего ты ухмыляешься?
– - сердито поглядел он на соседа -- Федьку Рака, который, прищурившись, шевелил татарскими усами.
– - Капиталов не добуду?

– - Как не добудешь... знамо дело!.. По глазам видать...

Кума сказала, что найдет крестнику хорошую невесту, а к именинам на будущий год подарит ему новую рубаху; она ее сама и сошьет.

– - Уж такую закачу... фу-ты, ну-ты... с прозументами... складок сколько насажаю!..

Дед обещал мерку крупы на кашу, пойдет в солдаты -- три рубля денег, бабка -- полотенце с кружевами, две пары льняных подштанников, еще чего-нибудь, глядя по достатку, а повитуха, веселая и милая старушка-песенница, была бедный человек.