– И что же вы сделали?

– Я хорошо подготовился. – Руки альбиноса в наручниках вновь потянулись к прыщам на лице. – Я знал, что от моей сабли может быть много крови – я тренировался на играх, но оружие всегда было в ножнах, а тут… Поэтому я заранее купил резиновый плащ и перчатки. Когда он так нагло загоготал, я выхватил саблю из-под полы. Тут Шварц перестал смеяться. – Никита облизнул тонкие губы, мелькнул острый язык. Андрей невольно поежился: этот парень был похож на какого-то ящера. – Он велел мне проваливать. Но не испугался. Говорят, он был очень умным, а по мне, так дурак. – Никита хихикнул. – Даже когда увидел саблю, ничего не понял. А когда я начал наносить удары, то поднял ладони, чтобы защититься. Ха! Вот теперь мне было смешно! Сколько у него порезов на руке? Пять?

Андрей вспомнил тело ученого, лежащее в морге. Конечно, несчастный Шварц и представить себе не мог, чем ему грозит визит долговязого парнишки в кратерах юношеских прыщей.

– Что вы сделали дальше?

– Я сжег в печке архив. Вымыл саблю и вышел из дома.

– Зачем вы сожгли архив?

Никита задумался, потом почти легкомысленно пожал плечами:

– Из мести, наверное.

– Ясно. – Андрея начало чуть-чуть подташнивать. – Что потом?

– Я захлопнул дверь, выбежал к машине. Мне… – он, казалось, чуть смутился, – было не по себе. Я в первый раз… В общем, меня колотило. Я сел в машину. Таська, увидев меня всего в кровище, стала икать от страха, а Макс только и твердил, что я ему испорчу салон. Через десяток метров он хотел развернуться и застрял. Мы попытались вытолкнуть машину, но меня всего трясло, и Макс понял, что надо позвать кого-то на помощь. Я спрятался в лесу, и…

Эту часть Андрей уже знал.

– Когда Надежда Шварц вам рассказала, что отец хочет ее отравить? – спросил он.

– А она не мне это рассказывала, – кивнул серьезно Никита. – Она Тасе рассказывала. А однажды Макс с Тасей даже присутствовали…

– Присутствовали при чем? – поднял бровь Андрей.

– Ну как? – и Никита посмотрел на него, как на идиота. – При отравлении, конечно.

Маша слушала Андрея, подперев рукой подбородок.

– Все сходится, – устало потер лицо Андрей. – Это он. Такие детали ни в газетах, ни по телевизору не фигурировали. Это его сабля и его убийство.

– Не все сходится. – Маша пожала плечами. – Во-первых, почему он так близко принял к сердцу историю мало ему знакомой Нади Шварц?

– Переиграл в их чертовы игры, вообразил себя ее рыцарем – он явно по уши в нее влюблен, – быстро нашелся Андрей. – Она – красавица. Он – чудовище. Тут все логично.

– Хорошо. Но почему Шварц впустил неизвестного человека поздно вечером в дом?

– Американская привычка? Потом – приятель дочери, нет?

– Ладно. А как он объяснил не причастным к убийству Максу и Тасе необходимость поехать по пригородному адресу?

– Положим, сказал, что хочет поговорить: они же присутствовали при «отравлении».

– Да. Вот это – про отравление – какая-то совсем бредовая история.

– Согласен. – Андрей задумался. – И еще. Помнишь, дачник говорил о том, что Макс тоже был в плаще и в резиновых перчатках. Тогда что получается? Два молодых человека сидят в одной машине, облаченные в плащи и перчатки супергероев, в которых очень удобно совершать суперубийства. Но один из них признается, а второй, официально, вовсе не при делах?

Маша кивнула:

– Верно. И еще – я прошлась по нашему Никите. Он стоит на учете, Андрей.

– Псих?

– Не просто псих. – Она вздохнула. – Он тяжелый параноидальный шизофреник – у них там вся семья по материнской линии в большей или меньшей степени страдает от шизофрении. Но у Никиты болезнь сопровождается двигательной гиперактивностью и расщеплением личности.

– А это еще что за звери?

– Гиперактивность, насколько я знаю, в основном диагностируется у детей, – нахмурилась Маша. – Невнимательность, неспособность сосредоточиться, неряшливость, шумные выходки… В старшем возрасте выходки становятся уже хулиганскими плюс – употребление наркотиков, беспорядочные половые связи… А вот расщепление личности – вещь намного более редкая.

– Во мне живут Иван Иванович, Иван Никифорович и Ивашка? – усмехнулся Андрей.

– Примерно. Но не все так просто. Я попыталась побеседовать с его бабкой, но без особого успеха – знаешь, такая вязкость мышления, свойственная и пожилому возрасту, и диагнозу. Видишь ли, эти двое живут в одной квартире, но каждый будто в своем аквариуме: бабка вся в телевизоре, воспоминаниях и черно-белых фотографиях. А внук – в своих видениях.

– Где он – эльф, спасающий зеленоглазых красавиц?

– Не только. Как ты заметил, у него может быть несколько личностей. У таких больных случаются приступы головных болей, после которых они не помнят, что совершали в другой ипостаси. Например, кроме как убийцей и эльфом, Никита был внимательным внуком, убирал, как мог, квартиру, даже еду готовил. И ты заметил его комнату…

– Она была скорее нейтральной.

– Да, – кивнула Маша. – Выходит, когда он возвращается в нормальное состояние после «эльфийского» кризиса, то убирает в шкаф все фэнтезийные принадлежности…

– Но я пока видел только эльфа, – упрямо сказал Андрей. – И премерзкого.

Маша вздохнула:

– Ты не на то обращаешь внимание. – И, заметив непонимающий взгляд Андрея, добавила: – Видишь ли, не углубляясь в детали его диагноза, я подумала вот о чем: даже если все доказательства будут у прокурора на столе, то обвинение в смерти профессора Шварца Никите ничем, кроме направления в профильную клинику, не грозит. – Она вздохнула. – Пойми, Андрей, этот парень – просто идеальная кандидатура на роль убийцы.