– Они существуют, – кивнул он судье, полноватой даме за пятьдесят. – И вампиры, и вурдалаки. Но они очень осторожные, очень. Вот и Шварц – перестал быть человеком. Может, укусил кто? Он же часто ездил на конференции – я узнавал. Один раз – даже в Румынию.

– Что же плохого в Румынии? – с мерзкой улыбочкой в сторону судьи спросил невысокий плешивый человечек – адвокат Надежды Шварц.

– Так это ж родина их… – Удивленный его недогадливостью, Никита на секунду отвлекся от кратеров на своем лице. – Трансильвания, Дракула…

– Понятно. Гнездо порока. – Защитник мельком улыбнулся. – Немудрено и заразиться, как насморком.

Торняков уже было открыл рот, чтобы прокомментировать его сарказм, но адвокат не дал развить тому очередную глубокую мысль.

– И как вы поняли, что профессор болен?

– Это не я понял, – посмурнел Торняков. – Это дочь его поняла – она же с ним жила. А когда все открылось, он и захотел ее убить. Королеве было очень тяжело – каждый день начеку. Отравленная еда, страшные ночи, когда он превращался. Понятно, что рано или поздно, если бы я его не остановил… – Голос у Торнякова стал почти умоляющий: так ему хотелось, чтобы все присутствующие ему поверили.

– Спасибо. Вы можете идти. – Адвокат с торжествующим видом сел на место, а парочка перед Броней мрачновато переглянулась.

– Я же тебя предупреждала, – тихо сказала девушка. – Он угробит нам все обвинение.

А Торняков все топтался на кафедре для дачи показаний.

– Надо было выбирать, понимаете? – добавил Торняков, глядя только на судью в последней попытке перетянуть ту на свою сторону. – Или она, – он выбросил тощую цыплячью ручку в сторону Нади Шварц, с непроницаемым лицом сидящей на скамье подсудимых, – или этот вурдалак!

Судья отвернулась, кивнула приставам – мол, уводите пациента. И Торнякова увели, чуть ли не волоком: ногами, явно ослабевшими в коленках от переживаний, он загребал внутрь, поддерживаемые приставами руки висели плетьми. А глаз – воспаленных и розовых, как у кролика, он не сводил с дочки Шварца. «Господи, – подумала вдруг Броня с каким-то отчаянием, – эта сумасшедшая ее красота – как тот магический парфюм из романа Зюскинда. Действует на всех, никого не щадит!» Ей вспомнилось, как поначалу она хотела «задружиться» с Надей, хоть и понимала, что даже если ее желание и сбудется, то ходить ей в их паре вечной дурнушкой. Но, одернула себя Броня, по крайней мере, ей в этой дружбе интересна была вовсе не Надина краса. Нет, для нее «дружеским афродизиаком» выступал факт родства с гением: Надя была дочкой обожаемого профессора, в ней имелось 50 % того же генетического набора, и только поэтому Броня хотела делиться с ней девичьими секретами и иногда наведываться вечерами на дачу к Шварцу, чтобы сидеть всем втроем под уютным абажуром. «Этого не будет больше, – закрыла она глаза, погрузившись на несколько секунд в темноту, что последнее время играла роль болеутоляющего. – Хватит мечтать о несбыточном. Не будет Шварца, не будет прямой, сверкающей на солнце научной стези. Без профессора институт постепенно станет одним из многих, заштатным заведением, зря только деньги тратили на японского архитектора. Не хватит у Калужкина темперамента и таланта зажечь в них тот же огонь».

– Нет, конкретно об отце она никогда не говорила, – донеслось до Брони, и она снова открыла глаза. На месте Торнякова стоял теперь высокий парень с широко посаженными круглыми глазами.

– Господин Кротов, так что же именно говорила вам обвиняемая? – настаивал адвокат, а неизвестный Кротов потянулся было, чтобы почесать в затылке, но на полпути смущенно опустил ручищу обратно.

– Она говорила, что я должен попробовать себя в настоящем убийстве, – сглотнув, сказал Кротов и почему-то бросил взгляд на Марию Каравай, сидящую прямо перед Броней, а та едва заметно кивнула. – Что это не так сложно, как кажется, если хорошо подготовиться.

– А вам не показалось, что, поскольку в ролевых играх вы исполняли роль убийцы, Надежда Шварц, будучи главой группы, просто объясняла вам ваше задание?

– Нет, – мотнул лобастой башкой свидетель обвинения. – Она это мне говорила в совсем другие моменты. – Тут он почему-то покраснел.

Адвокат взял со своего стола лист и продекламировал:

– Mundus universus exercet histrionem. Скажите, господин Кротов, вам о чем-нибудь говорит это высказывание?

Свидетель кивнул:

– Весь мир лицедействует. Это парафраз из Петрония, автора «Сатирикона». – И добавил зачем-то, наверное, по нервозности: – Есть более распространенный вариант перевода, использованный Шекспиром, цитата из «Венецианского купца».

– «Весь мир – театр, и люди в нем – актеры», не так ли? – вкрадчиво заметил адвокат. А Кротов расстроенно кивнул. – Расскажите, пожалуйста, всем присутствующим, чем для вашей группы являлось это высказывание на латыни?

– Это был наш девиз, – вздохнул Кротов.

– Девиз, – задумчиво повторил адвокат и покачал головой, будто сокрушаясь. – А если так и для вас весь мир – театр, то как вы беретесь разграничивать, где беседы велись об играх, а где – о реальной жизни? Обвинение в убийстве, молодой человек, – очень серьезная вещь.

И он строго посмотрел на свидетеля, который, страдальчески сморщив широкую переносицу, кинул быстрый взгляд на Каравай, а потом и вовсе опустил глаза долу.

– Больше вопросов нет. – Кротов, похоже, сразу перестал интересовать адвоката.

– Объявляю часовой перерыв. – Судья, взмахнув черными рукавами мантии, поднялась со своего места. Сейчас же задвигались, вставая, все в зале. Броня некоторое время наблюдала, как толпа неспешно выходит в коридор.

– Один просто невменяемый, – услышала она тихий голос мужчины-оперативника, сидящего рядом с Марией Каравай. – Второй не видит разницы между игрой и действительностью.