Шрифт:
69
что Свобода нуждается в повседневной о ней заботе — как дети, животные и растения. А без
этого она может зачахнуть, и любой тиран легко ее погубит». В этом этический пафос и
картины Кончаловского.
Пел же самовлюбленный Крысецкий о том, что у людей БЫЛ ИСТОРИЧЕСКИЙ ШАНС,
но они жили уж больно весело и беспечно. Люди упустили свою Свободу. И после ее падения
кончилось ВРЕМЯ ЛЮДЕЙ и настало ВРЕМЯ КРЫС.
Крысы — хтонические существа, посланцы мрака. Их мир — мир без солнца. Их надо
бояться, но с ними и надо бороться. А главное — помнить, как сказал Щелкунчик, поразив этим
свою спутницу: «КРЫСЫ ВСЕГДА ГДЕ-ТО ЕСТЬ».
Существует понятие «трагическая тревога». Ее утрата губительна для человека. Добро не
должно предаваться естественному человеческому легкомыслию и забывать, что от носителей
зла всего и всегда можно и нужно ожидать. Крысы всегда где-то есть! Причем появляются они в
кадре как раз тогда, когда Макс ломает игрушку или родители оставляют детей, занятые своими
взрослыми увлечениями.
Есть в фильме трагикомичный образ катастрофической беспечности, неготовности
взрослых встретиться со злом в его крысином обличии. Когда крысиное войско оккупирует
страну принца Эн-Си и уже марширует по ее улицам, сея страх и панику, на строй солдат
отчаянно бросается один из граждан и скорее из страха, чем от излишней смелости, колотит по
серо-зеленым каскам… букетом цветов. Образ печальный, поскольку ясно говорит нам,
живущим в XXI веке, о том, что людей мало чему учит исторический опыт.
Крысарь в исполнении Туртурро фигура непростая. Он весьма образован. Мало того, он в
своем роде эстет, художник. Он хороший психолог. Ему знакомы слабости человеческой натуры.
Оттого он поначалу и завлекает в свои сети Макса. Зло тем и опасно, что в нем есть своя
мрачная эстетика, притягательная сила.
Но Крысиный король внятен Максу еще и потому, что Крысарь сам —
подросток-комплексатик. Он у Кончаловского — вечный недоросль, который ненавидит мир и в
особенности — счастливых детей. Он испытывает эстетическое наслаждение, коллекционируя
изображения детских лиц, искаженных плачем.
Сам же он находится под пятой подавляющей его матери. Тяга его к «крысобайкам» и ко
всему подобному — не что иное, как образ увлеченности современного подростка миром
виртуальных игр, часто подменяющим живой контакт с действительностью.
5
Режиссер поставил в центр сюжета семейного фильма не застывшее, а созревающее
детское сознание. Мэри, впрочем как и Макс, взрослеет в течение фильма. Есть надежда, что и
юный зритель станет чуточку взрослее, если — с помощью старших — вживется в картину.
Детское как сюжетообразующее начало, заявленное во вгиковской короткометражке
«Мальчик и голубь», с тех пор не покидает картин режиссера.
В «Ближнем круге» именно дитя круто поворачивает сюжет от политической сатиры к
драме трудного обретения отцовства. В фильме показан детский спец-приемник, собравший под
своей неласковой крышей детей «врагов народа». В кадре одно за другим возникают детские
лица вместе с личиком главной героини — Кати Губельман. Эти лица — образ катастрофы, в
которую погрузилась страна. «Сталинизация» бьет по самому хрупкому в основах нации — по
детскому первоначалу.
И в «Щелкунчике» появятся фотографические изображения плачущих детских лиц —
маниакальное пристрастие эстета Крысаря. Фантазийная «крысификация» срифмуется с
реальной «сталинизацией».
И там и здесь подавление живого, «детского» — иными словами, растущей жизни в
индивидуальном, так сказать частно-семейном, смысле. И там и здесь — слепота взрослого
мира, соблазненного миражными ценностями и забывающего, что «крысы всегда где-то есть».
Я думаю, режиссера все более захватывает тревожная мысль о катастрофе, грозящей миру
изнутри самой человеческой природы. Есть в нас некий «ген», пробуждение и рост которого
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
70