Действительно, центральный образ «Утомленных солнцем» — семейное гнездо,

фундамент жизни человека. Судьба этой опоры, беды, ее постигшие, составляют сюжет фильма.

А личное переживание режиссера придает искренности если не всему фильму, то каким-то

содержательно важным его эпизодам. Тем кадрам, например, где зритель видит ласково

несомую рекой лодку с легендарным комдивом Сергеем Котовым (Н. Михалков) и его

малолетней дочерью Надей (Надя Михалкова), объединенных непридуманными нежностью и

любовью родных людей. И в «Голубой чашке» А. Гайдара, вдохновившей режиссера на

создание этой сцены, есть образ семейной идиллии на фоне эпохи социально-исторических

сдвигов — идиллии, в которой затаилась трагическая тревога.

Дом в «Утомленных солнцем» (дача Котова) — жилище, в котором на исходе 1930-х годов

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

77

обитают остатки семьи жены Котова — Маруси (имя тоже ведь из гайдаровской «Чашки»). Это

обломки дворянской интеллигенции, бывшие ученые, творческие работники… Их дачный

поселок не зря именуется ХЛАМ (художники, литераторы, артисты, музыканты) — это и

аббревиатура, и указание на то, какое место, с точки зрения государства, занимают в жизни

Страны Советов населяющие дачу «бывшие».

Авторы картины изображают их с трогательной иронией. Это те, кому нет применения в

рядах строителей социализма с его железной поступью. Сама дача выглядит островком (а может

быть, и резервацией), куда отправили доживать оставшийся им недолгий век персонажей

чеховского «Вишневого сада».

Персонажи, живущие на даче Котова, действительно напоминают то ли детей, то ли

блаженных, которым позволили еще какое-то время насладиться своим легкомысленно

безответственным существованием. Но это не «дети Державы» вроде самого Котова. Это, с

точки зрения той же Державы, дети уродливые. Это «ошибки природы», которые даже в

условиях социализма, с его мичуринской активностью, поправить невозможно.

Таким образом, помещение, комнаты, где эти люди в данный момент обретаются, уже

чистая декорация канувшего в Лету быта, по которой гуляет шаровая молния. Образ революции,

поражающей все, что движется, то есть тех, кто «высунулся».

Но, кроме Сергея Сергеевича Котова, его жены и дочери, «шаровая молния» революции

никого здесь не задевает. Вероятно, потому, что эти люди давно лишились способности

«высовываться». Они тени выродившихся чеховских героев, о которых Никита Михалков

пытался поведать зрителю еще в конце 1970-х годов в «Неоконченной пьесе для механического

пианино».

И растерянность новых Гаевых-Раневских, их младенческая невменяемость в оценке

реальных событий — порождение тотальной отмены права индивида на частное существование

в рамках советской системы. Надвигающейся катастрофы не в состоянии осознать и Сергей

Котов — в этом его драма. Ему не удастся удержать семейную идиллию кровного родства, как

это происходило в плавно движущейся по воде лодке.

В героях «Утомленных солнцем» нет ресурсов той нравственной, духовной силы, которая

могла бы помочь им сохранить утрачиваемую опору дома. Отсюда настойчивый образ

самовольного ухода из жизни, заявленный в начале картины.

Но в самом режиссере этот ресурс как раз есть, отчего он получает право на сострадание к

своим персонажам. Самостояние режиссерского голоса в этой картине обеспечено

беспрекословной верой Михалкова в нерушимость «обломовского мифа».

Дочь Котова Надя — своеобразный Илюша Обломов, безоговорочно принимающий мир

своей Обломовки — таким, каким он его видит: ласковым, солнечным, совсем домашним. Она

воистину ребенок, плодотворно не ведающий до поры о трагизме мироздания. Натуральный

Обломов! И этот ребенок, как, впрочем, и весь исторический материал известного периода

жизни страны, есть отклик на «Ближний круг» старшего брата.

Замысел «Ближнего круга» возник у режиссера еще в советские времена. Он познакомился

с человеком, который сообщал о реакции начальства на его, Кончаловского, картины. Это и был