Наша любовь к ближнему – не есть ли это стремление к собственности? <…> Но если вдуматься – ведь это значит, что драгоценнейшее сокровище, счастье, наслаждение оказываются недосягаемыми для всего остального мира; это значит, что влюбленный стремится лишить всех этих удовольствий всех прочих претендентов, он берет на себя роль дракона, охраняющего клад, превращаясь в самого оголтелого, беспощадного, себялюбивого из всех «завоевателей», попирающих чужие права; и, наконец, это значит, что для влюбленного весь мир утратил какой бы то ни было интерес.

Когда люди уже не любят друг друга, им трудно найти повод для того, чтобы разойтись, – писал Ларошфуко [35]. В то же время любовь как наиболее приемлемая в обществе причина брака не гарантирует его прочности. Возможность пресыщения партнером и отказа от него исключается, когда любимый воспринимается как незаменимый по его личностным качествам и для любящего главная цель – не собственное благо и эгоистическое удовлетворение, а благо любимого человека и испытание радости через его радость. Но много ли таких отношений мы видим?

В обыденном сознании современных россиян четко выделяются следующие виды любви:

• идеальная любовь: преобладают доверие, взаимность, интимность, активность, открытость и созидание;

• несчастная любовь: ей сопутствуют страдание, злость, напряжение, потери, одиночество, тревога, гнев, печаль и даже смерть;

• любовь-долг: доминируют ответственность, обязанности и долг;

• любовь-дружба, или платоническая: превалируют романтика, интерес, симпатия, дружба;

• материнская любовь: все определяет «ребенок», совершенство, отсутствие секса и страха [38].

В сознании большинства современников с понятием любви чаще всего ассоциируется понятие секса, отношения полов. Это можно расценить как примитивное, узкое и чрезмерно конкретное восприятие любви, но, с другой стороны, такая связь может свидетельствовать о важности любви как основы сексуальных отношений и их соединенности в сознании людей.

Измены или разрывы любовных отношений, как представляется из анализа литературных источников, – неотъемлемая составляющая интимной сферы. «Они жили долго и счастливо и умерли в один день» – редкий случай, вызывающий сегодня одновременно и восхищение, и недоверие.

«Любовь боится рассудка; рассудок боится любви; одно старается обойтись без другого, но когда это им удается, жди беды» [7].

Из дневника Софьи Андреевны Толстой (ревновавшей Льва Николаевича к толстовцу Черткову) незадолго до бегства мужа из Ясной Поляны: «Я ушла, лазила по каким-то оврагам, где меня трудно бы было когда-либо найти, если б мне сделалось дурно. Потом вышла в поле и оттуда почти бегом направилась в Телятники, с биноклем, чтобы видеть все далеко кругом. В Телятниках я легла в канаву недалеко от ворот, ведущих к дому Чертковых, и ждала Льва Н-а. Не знаю, что бы я сделала, если бы он приехал; я все себе представляла, что я легла бы на мост через канаву и лошадь Льва Н-а меня бы затоптала…».

Субъективное разочарование, охлаждение чувств или существенное изменение объективной ситуации часто трансформируют незаменимый объект любви в заменимый, и человек, поскольку «экологическая ниша любви» должна быть заполнена, снова вынужден выбирать. Согласно исследованиям, 26 % респондентов характеризуют свою любовь как беззаветно-безоглядную: готовность на все ради любимого, даже если это противоречит здравому смыслу; для 24 % характерна романтически-страстная любовь без обязательств и ответственности друг перед другом [38]. Оба вида любви не дружат с рефлексией, но рано или поздно приходит открытие: совершенные качества, предполагавшиеся субъектом любви у объекта, – абстрактная комбинация; эти качества просто не могут сосуществовать в одном человеке, и возможны лишь каждое в отдельности в различных людях. Потребность компенсировать эту дисперсность, соединить разделенное в одну гамму переживаний, заполнить существующую во влечении пустоту может приводить к психологически объяснимой «двойной» любви [11].

В ином ракурсе трактует сущность измен В.В. Розанов: в любви как обмене души-тела разница любящих сглаживается, «зубцы» не зацепляют друг друга, и «работа» останавливается, так как исчезает гармония «противоположностей». Эта любовь, естественно умершая, никогда не возродится, но еще до ее окончания вспыхивает измена как последняя надежда любви. Она отдаляет любящих, творит между ними разницу и оказывается, таким образом, самоисцелением любви, «заплатой» на изношенное и ветхое. И если нередко «надтреснутая» любовь разгорается от измены еще возможным для нее пламенем и образует сносное счастье до конца жизни, то без «измены» любовники или семья равнодушно бы отпали, развалились; умерли окончательно.

Н.А. Бердяев, размышляя о рабстве и свободе, доказывал, что отказаться от любви можно только во имя свободы, жалости или другой любви, но не во имя долга, социального или религиозного [9]. Противоположна точка зрения этики периода социализма: примат нравственности и долга в любви безусловен, поэтому, если подлинная любовь оказалась в роли разрушительницы семьи, у нее только один выход – жертвенное подчинение моральному долгу [12]. Если любовь одного партнера действительно угасла, нравственная обязанность другого – освободить его от своего присутствия. С другой стороны, если оставленный человек и справедливо наказан за косность, безразличие к духовным ценностям, т. е. повинен в разрыве, – тем не менее ушедший в силу морального долга и ответственности (благодарности, памяти о днях любви и т. д.) должен испытывать муки совести.