Карпова не выдержала горячих слов Нины Николаевны и стала оправдываться:

— Но к этому надо умение!.. А что я?.. Неприспособленная, не приученная к физическому труду. Ведь от меня никакого толку!..

— Все зависит от своего желания, от твоей воли...

— Ну что ты, откуда же у меня воля? — улыбнулась Карпова. — Таких качеств у меня нет!..

— А совесть?.. — резко перебила ее Нина Николаевна. — Совесть даст тебе волю!

— Твой тон, Нина, мне не нравится...

— А мне, Галина, не нравится твое отношение к жизни, — скорее с горечью, чем с упреком, ответила Нина Николаевна. — Вот кончится война, каждую из нас спросят: «Что ты делала во время войны? Чем занималась? Чем помогла стране?..» Что ты тогда скажешь?

— Как что?.. В эвакуации была... мучилась!.. Разве этого мало?..

— «Мучилась»?.. Да разве ты знаешь, что такое мучения? Вот те, кто на фронте или в блокаде Ленинграда, — те действительно мучаются. Но я уверена, что они так не ноют, как ты!.. Мне всегда за тебя перед колхозниками стыдно бывает!..

— Ну что ты, Нина, сегодня так горячишься, — стараясь успокоить ее, сказала Карпова. — Это твоя добрая воля, что ты работаешь!.. Ведь мы — жены фронтовиков. За то, что наши мужья воюют, нам помогать должны, о нас обязаны заботиться!..

— Что ты такое говоришь?! — крикнула Нина Николаевна. — Страшно... Ты, ты, Галя, плесень!..

— Ах вот как!.. Ну, спасибо, товарищ Железнова, что еще хуже не назвали!.. — Галина Степановна набросила на голову платок и быстро выбежала из избы.

Нина Николаевна не двинулась с места. Она так и просидела, занятая своими думами, пока не вернулась Аграфена Игнатьевна.

— Что это с Галиной случилось? — с порога спросила Аграфена Игнатьевна. — Мимо меня пробежала, даже не поздоровалась. Поссорились, что ли?..

— Нет, по душам поговорили... — ответила Нина Николаевна.

Утром Нина Николаевна проснулась оттого, что Аграфена Игнатьевна подошла к ее кровати и разбудила ее.

— Что случилось, мама? — Нина Николаевна протерла сонные глаза.

— Письмо!.. Письмо от Яши!..

Сон сразу слетел с Нины Николаевны. Она схватила конверт: адрес был написан почерком Якова Ивановича. Каждое его письмо мать и дочь встречали с волнением.

Нина Николаевна стала читать, повторяя некоторые строки по нескольку раз. Аграфена Игнатьевна сидела затаив дыхание и жадно смотрела в глаза дочери.

— Жив, дорогой мой Яшенька, жив!.. — причитала она. — И Верочка жива... Слава тебе господи!.. — Аграфена Игнатьевна перекрестилась. — А что же про Юрочку-то слышно?

— Про Юру?.. — Нина Николаевна тяжело вздохнула, и ее рука с письмом опустилась на стол. — Про Юру он, видно, ничего не знает... Наверное, мое письмо еще не получил... Он сыну поклон шлет и целует его... — Письмо задрожало в руках Нины Николаевны, она упала на грудь матери и зарыдала. Потом, придя немного в себя, собрала все листки и стала снова перечитывать письмо, стараясь по его содержанию и даже по почерку понять душевное состояние мужа. Ей всегда казалось, что, утешая, он в то же время скрывает от нее что-то плохое.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Выписавшись из госпиталя, Вера в полдень приехала в Рузу. Ей казалось, что все здесь радуется ее приезду. День стоял яркий, солнечный, мороз пощипывал щеки, он посеребрил выбившуюся из-под ушанки прядь волос. Вера вдыхала чистый, напоенный запахом хвои воздух, и ей казалось, что она от этого сразу становится бодрее. Захотелось бегом побежать по снегу в глубь сада, к самой дальней, озаренной солнцем скамейке, упасть на нее и, широко раскинув руки и подняв лицо к солнцу, дышать и дышать этим свежим, морозным воздухом...

— Как здесь хорошо!.. Даже не чувствуется, что фронт близко, — улыбаясь, сказала Вера вышедшей вместе с ней из автобуса медсестре.

— Еще как чувствуется!.. Это только сегодня почему-то тихо, — ответила медсестра. — Вы идите вот по этой дорожке, туда, куда показывает стрелка. Она приведет вас в приемный покой. Там у дежурного узнаете, где находится «хозяйство» вашего папаши.

Вера поблагодарила и зашагала по тропинке. Она приехала в Рузу для того, чтобы отсюда как-нибудь добраться до отца.

В приемном покое Вера, к несчастью, никого, кроме санитарки, не застала. Делать было нечего, пришлось ждать. Вера вышла в садик и села на скамейку. В садике стали появляться раненые. Вера пыталась расспрашивать проходивших мимо нее, но никто из них не знал, где находится дивизия Железнова. Наконец один из раненых, который случайно сел рядом с Верой на скамейку, сказал, что в соседней с ним палате есть красноармеец из этой дивизии.

Минут через десять он уже представил Вере пожилого солдата, который назвался Звездиным. Солдат этот слышал от недавно прибывших раненых, что их дивизия выведена в резерв и ушла куда-то на юг от Минского шоссе. Позже, в приемном покое, дежурный подтвердил эти сведения.