— А что, если, — вслух подумал Гребенюк, — загвоздку потерять? — И обернулся лицом к партизану, — а?

— Это идея! — Партизан подошел к печке. — Теперь эту идею надо претворить в действительность. Давайте-ка думать все втроем.

Выехали еще в темноте. Юра, съежившись от холода, прислонился к мешкам с картошкой и задремал. Во сне он мастерил бомбу. Но не простую, а ходячую. На большаке, идущем в гору, их встретил серый туманный рассвет. Заброшенные и заросшие бурьяном поля по обе стороны дороги навевали тоску. Каркала озябшая ворона, сидевшая на громадном камне, все равно что над могилой. В этом гортанном звуке Гребенюку слышалось: «Нет хозяина! Нет хозяина!» И старик невольно остановил лошаденку около свалявшейся ржи и крикнул:

— Юрок! Довольно спать-то.

Юра знобко потянулся, засунул руки поглубже в рукава и хотел было слезть, но задеревенелые ноги не подчинялись.

— Дедушка! — барабанил зубами Юра. — Помоги.

— А ты чуток пробеги. Вот так, — засеменил на месте Гребенюк, энергично работая руками. — Пробеги и посмотри, есть кто там впереди? А я тем временем покурю, да и Сонька чуток отдохнет.

Юра побежал в гору. На вершине, около бревенчатого сруба-блокгауза, смотревшего во все стороны черными глазницами амбразур, остановился, поджидая деда.

— Эк-ко, какой форт соорудили, — покачал головой Иван Фомич, поравнявшись с Юрой. — Кругом колья. Значит, Юрок, колючкой огораживать будут. А тут, стало быть, — показал он на котлован, — землянку сооружать думают. Запоминай, милый, запоминай!..

— Запомню, дедушка. А для чего форт в такой глуши?

— Я и сам не знаю. Видно, против партизан. Вишь, как дорогу-то по обе стороны оголили, проклятые. Почитай, метров так на сто пятьдесят лес вырубили. Боятся, как бы народные мстители из-за куста их не шпокнули... Но как ни вырубают, все равно шпокнут.

Гребенюк ударил вожжами Соньку.

— Но! Сивая!

У моста перед Слободкой подводу остановил щупленький гитлеровец:

— Стой! Куда едешь?

Гребенюк почтительно ответил:

— На базар, на маркт, ваше благородие.

— На базар? — понравилось это слово солдату, и он, повторив его, спросил: — Оружие есть? — Но видя, что его не понимают, выставил палец пистолетом: «Пу! Пу!»

Гребенюк догадался и, мотая головой, забормотал:

— Что вы, что вы! Я человек мирный. — И предусмотрительно отбросил мешок, закрывавший крынки со сметаной.

К подводе подошел и другой, длинный как жердина, гитлеровец. Они оба внимательно осмотрели воз, взяли кувшин со сметаной и полкраюхи хлеба, и щупленький махнул рукой: мол, можно ехать.

Слободка стояла на крутояре, прижавшись огородами к лесу. Дорога проходила вдоль берега извилистой речушки.

— Ну, Рыжик, теперь все примечай. Запоминай вот от этого места. — Гребенюк показал на громадную шапку пустующего аистиного гнезда на колесе, когда-то поднятом добрыми людьми на вершину старой березы. И тут же стал присматривать место, где с телегой должна совершиться «авария». Пожалуй, самым подходящим было «опрокинуться» против дома на две половины, под железной крышей.

В деревне еще стояла утренняя тишина. Людей не было видать, лишь кое-где безмолвно стояли часовые, да еще у дома с белыми наличниками гражданский, похожий на колхозника, месил глину и два солдата носили в дом кирпичи.

— Ну, дай бог, — буркнул старик и подтянул вверх, насколько было возможно, загвоздку заднего колеса. И вот у этой хоромины на глубоком ухабе телега сильно качнулась и застряла. Сонька напряглась, дернула, но сзади хряснуло, колесо соскочило, и воз сильно скосился на правый бок. Гусь не выдержал этой беды и загоготал на всю деревню. В окнах домов показались физиономии солдат.

А Гребенюк, почесывая кнутовищем затылок, озабоченно смотрел на «аварию», исподлобья выглядывая, где что размещается.

— Смотри, часовой у крыльца, другой под окнами ходит, — присев у свалившегося колеса на корточки, шептал Юре. — Как только гуся аль петухов цапнут, так ты сразу же дуй в этот док, потом лети в следующий, вон в тот, где из трубы дым валит. Понял?

— Понял, — тихо ответил Юра и направился к Соньке, которая выжидающе смотрела на своих хозяев.

— А я пойду искать загвоздку, — хитро сощурил глаза Гребенюк и обвел взглядом весь фронт домов. Не проминул взглянуть и на пулеметное гнездо, смотревшее своими бойницами на дорогу, а также и на машины, запрятанные в выемках крутояра. Потом медленно пошагал к человеку, месившему глину.

— Здравствуй, земляк! — Гребенюк снял шапку. — Вот где-то здесь чекушка выскочила, и воз — аминь!

— Вот-то грех какой, — посочувствовал гражданский.

— А вы что, печь кладете?

— Какой черт печь? Ванну. Они где-то раздобыли колонку без топки, так вот я топку мастерю. — Печник обтер руки о мешок, подвязанный вместо фартука. — Нет ли у вас табачку?

— Табачок? Есть, — и Гребенюк задрал полу кожушка, достал из кармана штанов синий с цветочками кисет и протянул его печнику: — Так что, здесь околодок аль лазарет будет?