— Паренек! Давай колесо, — скомандовал печник. — Вот так. Теперь загвоздку.

Не прошло и трех минут, как телега стояла на всех четырех колесах.

— Благодарствую, дорогой земляк! — Гребенюк протянул печнику кисет с махоркой. — Это тебе, дорогой друг, на память.

— А ну! — полицай толкнул Гребенюка, от чего тот всем телом рухнул на телегу. Затем сел как следует и спросил полицая:

— Русский?

— Русский.

— Не может быть. Ни дать ни взять вылитый фриц!

— Кто? Повтори! — полицай замахнулся на старика прикладом.

— А разве я плохое сказал? Ты такой же статный и такой же властный, как и он. — Гребенюк показал кнутовищем на обер-фельдфебеля, стоявшего во дворе и смотревшего, как солдат ощипывает обезглавленного гуся.

— Рыжик, садись! Поехали! — Гребенюк крутанул кнутом. Юра ловко вскочил на телегу.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Было глубоко за полночь, когда в окно дома Гребенюка постучали. Вошли двое — рыжеволосый парень-партизан и пожилой седой мужчина, тот самый, за которого фашисты сулили десять тысяч.

Еще с порога, обращаясь к седому, парень отрекомендовал хозяев:

— Это Иван Антонович, Гребенюк Иван Фомич, а это — бывалый боевой разведчик Юра Рыжиков! — и тут же к Юре и Гребенюку: — Знакомьтесь с Дядей Ваней.

Дядя Ваня. Вот он какой. Совершенно обыкновенный человек, среднего роста, даже без бороды. Только во всем его поведении чувствовалась военная собранность и сосредоточенность.

Гребенюк начал докладывать о результатах разведки. Но торопился и потому часто сбивался, перепрыгивая с одного на другое.

Тогда в разговор вступил Юра. Подражая разведчикам бывшего своего полка, сыном которого он был, мальчишка послюнявил карандаш и провел на кромке комендантского приказа извилистую линию:

— Это речка. — Затем прочертил правее речки прямую, — это дорога. А вот здесь — дома, — рисовал он слева от дороги квадратики. И продолжал словами Гребенюка: — Теперь будем танцевать от печки, вот отсюда, — и между первым и вторым нижними квадратиками Юра большим кружком обозначил гнездо аиста: — Первая хата-развалюшка, во второй и третьей — живут солдаты, в одной из них я насчитал одиннадцать фрицев. Дальше — сад. За ним большой дом с белыми наличниками.

— А в нем самый главный фашист, — вставил Гребенюк и сморщился, стремясь вспомнить звание этого фашиста.

— Оберст Шульц, — выручил его Юра.

— При нем двое часовых, — снова включился Гребенюк, — один снаружи, другой во дворе. Там же легковая машина. Рядом, у колодца, живет шкура барабанная — обер-фельдфебель. А у него во дворе овчарка — настоящий волк. Против колодца, справа от дороги, — пулеметные гнезда бойницами направлены в нашу сторону. Потом... — сморщился старик.

— А потом, — помог старику Юра, — опять команда фрицев. А за ними располагается...

Здесь глаза Гребенюка блеснули огнем ненависти, и он перебил Юру:

— Изверг рода человеческого. Если вы их будете бить, то этого предателя в первую очередь! Он, сволочь, из меня чуть было душу не вытряхнул. На свою сторону, подлец, меня склонял. Меня, советского человека. Ско-ти-на!

— А дальше что? — перебил его Дядя Ваня.

— А дальше пусть Юра скажет. В том конце деревни он был.

И Юра обстоятельно доложил обо всем, что видел.

— Большое вам спасибо, друзья мои. — Дядя Ваня крепко пожал руки Гребенюку и Юре. — За такое дело вас следует наградить. Но это в свое время.

Операцию по уничтожению этого «осиного гнезда» Дядя Ваня наметил на первую ночь «покрова Пресвятой богородицы», так как этот престольный праздник справляли не только в Слободке, а и во всех соседних с ней деревнях, что, как он полагал, хорошо знает и Костюк и его полицаи, которые не пропустят, чтобы не поохотиться за самогоном и за всем тем вкусным, что селяне приготовят к празднику. Исхлестанные Костюком, они готовы будут отдать все, только бы спасти свою душу.

Так оно и было. Перед праздником Костюк с полицаями основательно «поработал» окрест Слободки. Результат был потрясающий. Костюк привез на двух грузовиках столько, что хватило бы праздновать всему гарнизону Слободки на целую неделю.

Перво-наперво он одарил оберста Шульца, преподнеся ему целую четверть первача, окорок, связку крестьянской колбасы, самый толстый кусок с розовинкой сала, несколько банок с солеными огурцами и грибами и ведро квашеной капусты с клюквой.

Шульц был восхищен.

— Это прекрасный подарок семье к рождеству, — постучал он волосатым пальцем по румяной кожице сала.

Кроме этого Костюк для поддержания своего авторитета подарил и охране Шульца столько съестного и самогону, что им было чем по-настоящему отпраздновать русский престольный праздник.