Печник оглянулся кругом и таинственно прошептал:

— Сам Шульц здесь жить будет. Так что, старина, ты не очень-то здесь задерживайся.

— Что ты говоришь? Сам Шульц? — так же тихо пропел Гребенюк и хотел было спросить, кто в соседнем доме, но прикусил язык: на крыльцо вылетел обер-фельдфебель, видимо, гроза гарнизона. Увидев его, солдат, опускавший журавль с ведром в колодец, выпрямился и застыл в стойке «смирно».

— Русс! Марш! Марш!.. — зарычал обер-фельдфебель.

Гребенюк снял шапку и поклонился.

— Ваше высокое благородие, дозвольте ему, — кивнул он на печника, — загвоздку сделать.

— Чеку он потерял, — объяснил печник, рисуя руками колесо. — И телега его — капут, — показал он на скособоченный воз, где, перекрикивая петухов, скрипуче гоготал во все горло гусь, отбиваясь от солдатских рук.

— О! Гус, курка? Зер гут! — восторженно выкрикнул обер-фельдфебель и что-то предупреждающе гаркнул в сторону подводы. Но было поздно. Горластый гусь уже бился в руках одного из солдат, а перепуганные петухи, вылетев из корзины (Гребенюк, предвидя подобный случай, нарочно не связал им ноги), неслись по деревне. За ними, перегоняя друг друга, мчались солдаты и Юра, а навстречу петухам с растопыренными руками полусогнувшись двигались полицаи.

— Ваше высокое благородие! Гуся, гуся, петухов, — семеня за обер-фельдфебелем, гундосил Гребенюк. — Это же безбожно. Я бедный крестьянин, последнее — на маркт, а они просто так цап-царап...

— Вас?! — взревел обер-фельдфебель и сильно оттолкнул Гребенюка, когда тот вцепился в солдата, тащившего гуся. Солдат протянул гуся обер-фельдфебелю.

— Ах так? Тогда я к начальству. — И Гребенюк под хохот обер-фельдфебеля и солдат решительно направился к облюбованному им дому, который сторожили двое часовых.

В свою очередь Юра, тащась за солдатами, поймавшими петухов, вошел в избу, но вскоре, под гогот солдатни, вылетел оттуда как пробка прямо на дорогу. Но это не нарушило его плана. Он поднялся и хныча направился «жаловаться» в соседний дом, где во дворе стояли какие-то зачехленные штуковины.

С Гребенюком получилось, можно сказать, и хорошо и плохо. Часовые, конечно, его в дом не пустили, и он объяснялся с ними столько времени, сколько ему надо было, чтобы рассмотреть все, что его интересовало. Даже сосчитал, сколько сюда идет телефонных проводов, и запомнил, в какие окна они входят. Часовым надоела его непонятная болтовня, и один из них схватил старика за рукав и потащил в соседний дом и там на крыльце передал здоровенному полицаю. Тот втолкнул старика в избу, да прямо к столу, за которым стоял без мундира еще более дюжий — уже знакомый Гребенюку по красной роже — старший полицай Костюк.

Костюк был сильно пьян.

— А! — сказал он. — Попался, партизанская душа! — и сильно хлестнул по столу плетью. — Я тебя вот этой не лупил?

— Что вы? — Гребенюк пересилил страх и улыбнулся только одним глазом. — Да такое я век помнил бы. Простите, как величать-то?

— Гм! — промычал Костюк и принял осанистый вид: — Величай просто — товарищ начальник.

— Товарищ начальник? — удивился Гребенюк. — А разве так можно! За это же — тово... — приложил он палец к виску.

— Тьфу! — плюнул Костюк, — будь ты проклят! Конечно, нет. Господин начальник!

— А теперь, господин начальник, даже трудно разобрать, кто тебя грабит, свои аль чужие.

— Смотря кто ты?

— Я-то? Православный. Крестьянин, и мать моя, и отец...

— Довольно болтать-то! — начальник снова хлестнул плеткой по столу. — Християнин. Лучше признавайся, кто тебя сюда подослал? Ну! — И плетка взлетела вверх и там застыла.

— Меня-то? Нужда. Соли нет, спичек — тоже. Лучину зажечь нечем...

— Нужда, — передразнил Костюк. — Знаем мы эту нужду. Говори, где ваш главарь Дядя Ваня?!

— Дядя Ваня? А кто он такой?

— Э-э-э, не знаешь? — ехидно пропел полицай и расстелил на столе приказ. — Читай! — ткнул он рукоятью плетки в строки, где говорилось, что за его голову — 10000 марок.

— Я, господин начальник, неграмотный.

— Неграмотный? Врешь, паскуда! А ну!

— Вот, ей-богу, — перекрестился Гребенюк. — Мать моя и отец мой...

— Неграмотный? — зло бубнил начальник. — Когда дело касается партизан, то вы все неграмотные... Раз неграмотный, так на! — и полицай, сложив вчетверо приказ, сунул его Гребенюку. — Развесь в своей деревне, и пусть все прочтут. Теперь марки — самые настоящие деньги. На них и соль, и керосин, и корову купишь... А теперь — вон!..

— Все понял, господин начальник, — живо ответил Гребенюк и выскользнул за дверь.

Пока Гребенюк находился в доме полицаев, Юра успел обойти почти полдеревни и направился к возу, куда печник уже подкатил колесо.

— Я подниму задок, а ты надень колесо на ось, — обратился печник к Юре и как следует ухватился, поднатужился, но поднять один не смог. А Гребенюк как назло все не шел.

Тогда печник отошел к дому Шульца, взял жердь к, просунув ее под заднюю ось, поднял зад телеги. И только сейчас увидел вышедшего из дверей Гребенюка.