много кое-чего.

Вечером за столом скандал на тему, почему у нас нет зубной щетки. Мама

сразу рассердилась, какая-то девчонка сказала, а он уже тарарам устраивает. Отец

заметил, что дедушка наш, Михаил Матвеевич, ему в обед сто лет, зубами может

полено разгрызть, а почему? Никогда никакими щётками зубы себе не портил. «Я

могу дать тебе, чем Гнедка чистим», – утешил отец.

Я начал обличать своих отсталых родителей, для лошади у вас есть щётка, и не

одна, а для человека нет. Отец посмеивался, мама сердилась. Условились, все же, с

получки купим зубную щётку. Одну на всех. Валя напомнила, нужен ещё и зубной

порошок, а мама сразу, сколько он будет стоить? Изба не достроена, каждая копейка

на счету, а вам подавай щётки да порошки, ишь, какие господа. Тогда я выложил

главный козырь. В школе санитарная дружина проверяет руки, уши и зубы. А для

мамы школа важнее церкви, главнее Ленина, Сталина и всех сил земных и

небесных.

Первого апреля мне исполнилось четырнадцать лет. Я подвёл итоги жизни без

радости. Шутка сказать, сколько прожито, и всё понапрасну. Детство кончилось, а

моё большое, очень большое Я никак себя не выразило. Можно со скрипом вписать

мне в актив учёбу, но этого мало для настоящего советского отрока. Я вообще сам

себе не нравлюсь, сколько у меня недостатков, и нет никаких надежд на любовь

Лили Власовой. Я её буду любить всегда, а она – только оборачиваться. Если не

надоест. В свой день рождения я составил программу на ближайший год. Во-

первых, совершить героический поступок, кого-то спасти, если будет пожар, авария,

в школе потолок рухнет, всеми силами к этому стремиться, а затем любой ценой

добиться внимания Лили. Наконец, последнее. Я не должен так трепетать перед

ней, хватит уже, мне четырнадцать лет. Предки в моём возрасте ходили на мамонта,

племя своё защищали копьями, дротиками и палицами, а что я?..

Она принесла «Дикую собаку Динго», повесть ей очень

понравилась. «Мы жили на Дальнем Востоке в городе Ворошилове, я там родилась.

Какая прелестная повесть! Она мне напомнила детство, такое далёкое». – И смотрит

на меня с улыбкой взрослой, женской, подражает, наверное, своей маме, она у неё

какая-то служащая, а папа инженер. Мои же родители деревенские и оказались в

городе по несчастью. Но и здесь мы живём по-крестьянски – корова, сарай,

поросёнок. Придёт время, я тоже буду инженером. Не возчиком, не грузчиком и не

чернорабочим, как мой отец. Лиля только приехала, они сразу купили себе полдома,

немалые деньги. А у нас даже на зубную щётку нет. Отец мой окончил всего-

навсего два класса церковно-приходской школы, попы учили его мракобесию, я уже

грамотнее его в три раза. За жизнь до революции я отца не осуждаю, но вот после

революции полагалось бы ему носить кожанку и маузер в деревянной кобуре.

Возраст уже позволял ему отличиться в огне боёв, в 1918 ему уже было

четырнадцать лет. Потом, когда прогремела гражданская война, отец обязан был

поступить на рабфак, однако же, он этого не сделал, революцию прожил без

маузера, пятилетки без рабфака, в стороне от важнейших вех, не говоря уже о том,

что в тюрьму попал. Он был весёлый, кудрявый, иногда рассудительный, но чаще

беспечный, и порой вспыльчивый. А посадили его отчасти и по моей вине. Жили

мы тогда в Башкирии, в деревне Курманкаево, я ещё в школу не ходил и дружил с

двумя пацанами Хведько. Отец у них был партийный, о чём я узнал слишком

поздно. Он расспрашивал меня о делах дома, куда ездили мой отец с дедом, что

привезли, и я, довольный вниманием взрослого, подробно рассказывал, куда и

зачем, и за сколько продали, чтобы купить лесу на постройку дома. Я гордился тем,

что много знаю, а дяденька Хведько меня внимательно слушал и нахваливал. Не

знал я, что изо всех своих детских силёнок я помогаю дяденьке писать донос. Не

забыл я и про гармошку. Отец мой с детства мечтал научиться играть на гармошке,

чтобы гулять по деревне, песни петь и самому себе подыгрывать, но всё как-то не