яростней, чем со своей старухой. К могиле мош Андрея неуживчивый старец

приходил с фляжкой вина. Наполнял кружку и, выплескивая на земляной холмик,

приговаривал: "На, хлебни и ты, дурень! Не разучился?.. Не понесешь стакан к

уху вместо рта?" Бывало, и в темноте не промахивался..." Другую кружку

выливал на травку вокруг могилы, а третью наполнял для себя: дедушка и тут

не забывал угоститься. Выпив, начинал припоминать, какие ошибки совершил его

приятель за свою жизнь.

По глубокому убеждению дедушки, смерть шла по пятам мош Андрея с той

поры, когда он прятался на кладбище в военное лихолетье, когда село по

нескольку раз переходило из рук в руки, когда власть менялась чуть ли не

каждый день, когда в поисках оружия обыскивался всякий двор, когда даже золу

выгребали из всех печей, чтобы обнаружить винтовку или обрез. Мош Андрей

укрывал себя и свое ружье, пожалуй, надежнее всех: он прятался в склепе

помещика Драгана. Про его убежище знали только два человека на селе: дедушка

Тоадер Лефтер и мош Ион Нани. Они по очереди глухою ночью навещали мош

Андрея, приносили в торбочке еду. При этом в склеп не влезали, а стуком о

железную ограду давали понять, что харчи принесены. Молча приходили и молча

удалялись. После этого дедушка ходил, заложив руки за спину. Лишь самые

близкие к нему люди знали: если дедушка закладывает руки, значит, у него

есть какая-то тайна.

Подойдя на цыпочках к ограде Драгана, дедушка очень боялся, как бы мош

Андрей не окликнул его, не спросил о чем-нибудь. Дедушка ведь знал, что друг

его был глухой как тетеря и, по обыкновению всех тугих на ухо людей,

полагал, что так же глухи и все остальные в "с ними надобно разговаривать

громко. При его тогдашнем положении любое произнесенное громко слово могло

принести непоправимую беду.

"Да, еще вон когда породнился ты с могильной землицей!" Дедушка скрипел

зубами и выливал еще кружку вина на могилу мош Андрея. Выплескивал двумя

короткими движениями руки, будто красным этим вином ставил еще один крест на

зеленом от травки холме. Тут же и сам делал глоток и продолжал рассуждать

вслух: "Нужно было отдать ружье жандарму, глупая твоя башка, и не вступать в

пререкания со всеми властями и королевствами!.."

Другое, что подтолкнуло мош Андрея к могиле, было ледяное вино. Так; во

всяком случае, считает дедушка, и никто не может его разубедить. "Вот нужно

было тебе, коровья башка, пить вино с ледышками! Гм... Был ты глупцом -

глупцом и помер!.. Сколько раз говорил тебе, чтоб подогревал вино, кипятил,

как делаю я! Аль трудно поставить его на плиту и капельку подождать?!"

И при мне повторилась та же процедура. Пека я выводил буквы на кресте

мош Андрея, дедушка успел дважды сходить за вином. Вернувшись со второй

флягой, выглядел еще более разгневанным. Кому-то грозил, на кого-то кричал,

уверяя, что он не нуждается в еде, что пускай оставят его в покое и не

мешают помянуть покойников. Щеки старика были похожи в эту минуту на два

только что распустившихся бутона, цвели, в общем, как красные пионы. Теперь

его уже не остановить, волна словоохотливости захлестнула старика. Он

подходил то к могиле бабушки, то к могиле мош Андрея, подходил и советовался

с ними. Советовался и одновременно ругался: у дедушки все это идет

вперемешку. Разговаривал так, будто перед ним были не эти безгласные могилы,

а два живых человеческих существа, с которыми приспела пора как следует

объясниться...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

У жизни, как и у реки, есть свое русло. Тебе хотелось, чтобы она шла в

таком-то направлении, ан нет, жизнь несет тебя в другом, нередко прямо

противоположном, и ты не можешь не подчиниться ее течению. Я же никогда не

верил в слепую судьбу. Мне больше подходила формула: каждый человек - хозяин

своему счастью. Говорят, что жизнь никогда не бьет человека палкой, а

выбирает для этого что-то потяжелее. Обиднее всего бывает, когда она бьет