прослушать стихи или новеллу, посвященные ему же. После этой информации,

ставшей вроде обязательной утренней молитвы, отец берет зеркальце и стакан с

горячей водой. Бреется и тщательно вытирает мыльную пену с бритвенного

лезвия только что прочитанным, "отработанным", стало быть, листочком

календаря. Мама о чем-то задумывается, вижу, как у нее начинают дрожать

губы: она бормочет что-то про себя, а затем подходит к отцу, чтобы напомнить

ему про собственный календарь, тот, что в ее голове: "Не забыл ли ты, что

сегодня праздник - день святого хромого Кирилла?" В другой раз встрепенется,

всплеснет руками: "Ой-ой-ой! Как бежит время! Чуть было не запамятовала -

ведь нынче день Григория Богослова!" Или еще: "Ох, грехи мои тяжкие! Могла

бы и забыть про день усекновения главы Иоанна Крестителя!.."

Так листаются писаный и неписаный календари в нашем доме. Всякий день

того или иного святого в маминой памяти увязывается с каким-нибудь событием

из жизни нашей семьи. Событием иногда радостным, иногда печальным. В день

хромого Кирилла, например, отец порезал себе руку серпом. С того дня мама не

дает ему даже прикоснуться к этому инструменту, не позволяет выйти с ним и

на л обрезку виноградной лозы. В день святого Ильи-пророка мама объявляет,

что теперь яблоки могут есть не только дети, но и взрослые. О ребятишках

вообще не было речи: относительно садов и огородов для них закон не писан. В

Ильин день мама строжайше наказывала, чтобы никто из нас не выходил на

работу. Объясняла:

– Святой Илья-пророк и сам защитит наши поля и виноградники. Не даст

граду побить их!

Мама была убеждена, что громовые раскаты есть не что иное, как грохот

огненной колесницы, на которой катится по небу Илья-пророк. Он-то и мечет

молнии, обрушивает на головы грешников град, а на праведников - теплый

благодатный дождь. Когда нисходит на землю именно такой дождик, мама

улыбается, крестится и шепчет: "Дай-то бог! Слышите, как святой Илья сыплет

в наши сусеки кукурузу?!" Но если мама видит, что с неба полетели на землю

градинки, то быстро вбегает в сени, хватает топор и вонзает его у порога,

сердито ворча: "Опять какой-то нечестивец вышел на работу!"

С годами мама обретала поразительное сходство с бабушкой. И горб на

спине, и походка, и сухое потрескивание в суставах, и усиливающаяся

ворчливость - все от бабушки. Зубы, только зубы унаследованы ею явно от

дедушки. Правда, она не снимала с них камни рашпилем, как это делал ее отец

каждую весну, но грецкий орех разгрызала, перекусывала любую нитку, не

прибегая к помощи ножниц.

Гляжу на нее издали, и мне кажется, что это не мама, а бабушка вышла из

могилы и идет босиком по жесткой, пожухлой траве. Мама задерживается возле

каждой могилы и что-то вспоминает. А вспомнить ей есть что. Ведь тут нашла

свой вечный покой чуть ли не половина Кукоары, а может быть, даже больше

половины. И мама с ее феноменальной памятью удерживает в своей голове всех.

Она не может прочесть надписей на крестах и плитах, но знает наперечет все

могилки, безошибочно скажет, чьи они, кто и когда похоронен в них, может во

всех подробностях поведать вам о жизни тех, кто нашел тут успокоение.

Ко мне мама подходит тихо, незаметно и сейчас же начинает корить:

– Чего ты так долго возишься тут?

– Я позабыл...

– Что ты забыл?
– Я же дала тебе все что нужно!..

– Забыл год рождения... и год смерти...

– Ох, Тоадер!." Ты же торчишь у могилы мош Андрея! Чего ты тут

нашел?.. Твоя бабушка совсем в другой стороне!..

На бабушкиной могиле стоял совершенно новый крест. Он был спаян из двух

обрезков толстых труб. Совхозные мастера не пожалели металла: видать, им

хотелось угодить дедушке. В прошлые годы люди ставили более легкие,

деревянные, кресты, чтобы не давили на душу умершего. Они были временные,

подлежащие замене. А пока пускай будут легкие. Ведь душа покойника, думал

дедушка, первые годы еще выходит из могилы, прогуливается к своему навеки

покинутому дому, и грешно придавливать душу, этот мотылек, тяжким крестом,