Луша достала коробку, хотела идти в избу, да не выдержала, тут же на крыльце раскрыла

и ахнула, порозовев. В коробке были яркого цвету ленты, бусы и брошка с камнем,

отливающим бирюзой.

– Это мне, Егорушка?

Брат не повернул головы, сказал не сразу:

– Привезено, так кому же! Бери. Тебе...

– Ой, какое спасибо-то...

– Ну, ладно...

Егор закатил тарантас в сарай, поправил защелку у ворог, прибрал на дворе раскиданные

поленья – всё это медленно, аккуратно, по-хозяйски. Тряпкой смахнул пыль с сапог, пошел в

избу.

Глава вторая

ЕГОР БЕРЕЖНОЙ УЕЗЖАЕТ В ЛЕС

1

В деревне Сосновке образовалась коммуна. Спервоначалу мужики относились к ней

добродушно-насмешливо, дескать, чудакам рассудок не указ. У коммунаров не было ни

опыта, ни умения вести большое хозяйство, ни материальных средств. Даже сколько-нибудь

сносной крестьянской утвари не удалось им собрать. Неуклюжие старые сохи с кривыми

лемехами, разбитые телеги с колесами без ободьев, кособокие самодельные дуги, гнутые из

черемух, да дровни с подсанками – вот и всё её хозяйское добро. Оно навалом лежало на

широком дворе бывшего купеческого дома. И какая-то злая рука намазала смолой на воротах:

«У коммуны «Красный Север» базар ломаных телег». Коммунары даже не стали стирать эту

насмешливую надпись, потому, может, что двор и впрямь был похож на базар.

Работали коммунары все скопом, питались из общего котла, жили в огромном

купеческом доме вместе, так что трудно было разобраться, где какая семья. Несмотря на всё

это, хозяйство коммуны шло в гору. И скот держался в теле, и урожаи удались добрые, и даже

на пустыре за церковной оградой завелась пасека – коммунары чай пили с душистым мёдом.

Соседи захаживали в коммуну, посматривали, прикидывали, что да как. Иные уходили

молча, иные, почёсывая загривок, спрашивали, нельзя ли записаться. Егор Бережной тоже

бывал в огромной с низким потолком купеческой зале, превращенной в коммунарскую

столовую, похмыкивал, глядя на длинные, покрытые рыжими клеенками столы. Ему всё это

казалось не всамделишным, пустой забавой. И вот, когда по всему сельсовету стали

создаваться колхозы, Егор крепко задумался. Оставить отцовскую избу, пойти в такую

шумную ночлежку, есть-пить не по-крестьянски за своим столом, у чугунка с духовитой

рассыпчатой картошкой, а за длиннющим клеенчатым верстаком, из чужой оловянной миски

– нет, благодарю покорно, не хочется. Егор молча сидел на собраниях, где клокотали страсти.

Удивительное дело, в душе он не осуждал тех, кто ратовал за колхозы, даже соглашался с

ними, но когда дело доходило до записи, отодвигался подальше в угол.

А в деревнях один за другим возникали колхозы. Повсюду стоял вой и гам. Случалось,

что хозяин тащил корову за рога на колхозный двор, а хозяйка держала её за хвост, голосила,

словно под ножом. Кулаки взялись за обрезы – и в бедняцких активистов полетели пули.

Началось раскулачивание, и деревенские богатеи кинулись в бега, припрятывая добро,

раздавая имущество соседям, а то и уничтожая. Кое-где, как тогда говорили, кукарекнул

«красный петух». В ответ бедняцкие комитеты ещё крепче завинтили гайки. Случалось, с

кулаком прихватывали и середняка. Нашлись горячие головы, что стали насильно загонять

крестьян в колхозы. Раздавались голоса, что тем, кто не хочет вступать в колхоз, место на

Сивом болоте.

Егор Бережной думал-думал, запряг Рыжка, привязал к дровням короб со снедью и под

вечерок укатил подальше от греха.

2

Дорога на Сузём тянется волоком верст девяносто. В половине её стоит постоялый двор.

Рыжко, увидев сквозь деревья огоньки, прибавил рыси. Огромная черная изба с тремя

малюсенькими окошечками манила, обещая тепло и отдых. Но заехать во двор Егор не мог.

До самых ворот двор был заставлен возами с поднятыми вверх оглоблями. Егор подошел к

первым саням, потрогал, что на возу. Фанера. Видать, извоз с фанерного завода. Экая

незадача! Неужели не найдется места Рыжку? Он привязал коня к сосне и пошел в избу. За

столом вокруг двухведерного самовара сидели ямщики, блаженствуя над дымящимися