пофыркивая. Бережной засыпает. Ему видится во сне Васька Белый в образе ангела с

рожками.

Глава третья

ЕГОР ИЩЕТ ПРИСТАНИЩА

1

Совсем стемнело, когда, свалив воз, Егор раздумывал, как же быть: в делянке оставалось

нарубленного лесу ещё воза на два. Не вывезешь нынче ночью – того и гляди снегом завалит:

по приметам пурга собирается. А тут Леденцов подъехал, свалил лесину и, намотав веревку

на санную колоду, закурил.

– Ты, похоже, к дому навострился? – спросил Егор.

– А куда еще? Хватит с меня сегодня.

Егор кашлянул, потоптался на месте.

– Давай-ко съездим. Там сушьё остается, одному не вывезти.

– Ну-кося! – удивился Харлам. – Сам не вывез, а я за твоим сушьем поезжай? В уме ли...

– Да ведь занесет лес-то, что ты, парень...

– На мой пай хватит. Ауфвидерзейн!..

Егор не нашелся, что возразить, про себя буркнул: «Вот немчило!», свистнул и повернул

Рыжка на дорогу в делянку. До полночи возился он с сушьем, ничего не оставил у пня.

Приехал в избушку, когда все уже крепко спали.

Назавтра расходилась такая пурга, что глаз на волю не показывай. Лежали на нарах до

полдня, пока не надоело. Когда же бокам стало тошно, поднялись, развели очаг, уселись

вокруг: кто валенки чинить, кто хомут перетягивать, кто вить веревки. Харлам с аппетитом

уплетал печеную в золе картошку. Ах, хороша она, рассыпчатая, искристая, духмяная, с

похрустывающей на зубах корочкой. Какое наслаждение положить пышущую жаром

картофелину на край деревянного обноса очага, ударить по ней кулаком, чтобы рассыпалась,

и, круто посолив, есть, зажмуря глаза. У каждого жителя лесной избушки на очаге свой

участок, где в раскаленной золе печется его картофель, заложенный со счету. Боже упаси

забраться через незримую межу и прихватить нечаянно чужую картофелину! Воркотни, а то

и шуму не оберешься. На этот раз так и случилось. Егор, проснувшийся позже других,

нечаянно перемешал свои картофелины с Харламовыми. И тот заворчал:

– Своя-то у тебя, небосй, не картошка, а кислая вода, так ты к чужой подбираешься,

Егорко...

– К твоей? Она у тебя сладко яблоко, – добродушно усмехнулся Бережной.

– А что! И яблоко. Земля-та у меня в огородце какая? Песочек, для картошки мило-

дорого. А в твоем огородишке хрен и тот не растёт...

– В моем? Хрен? Брехать – не молотилом махать...

– Я брешу! Повтори, ну, повтори...

Леденцов вскочил на ноги, попал головой в дымное облако, хлебнул горького чаду,

закашлялся до слез. Полез к Егору с кулаками. Бережной долго молчал, отмахивался, как от

мухи, но, наконец, не выдержал, взял Леденцова за плечи и усадил на нары. Однако тот не

успокоился и продолжал на чем свет ругаться. Мужики не без любопытства наблюдали за

поединком: развлечение всё-таки. Масла в огонь подлил Васька Белый. Он пришивал медную

с прозеленью пуговицу к зипуну и со светлой улыбкой наблюдал за ссорой. А когда Леденцов

распалился, Васька возьми да и скажи:

– Руки отсохли, ребята, подраться-то...

Егор рассеянно посмотрел на Ваську, зевнул, забираясь на нары.

– Подальше от дерьма, так не воняет...

– Ты сам дерьмо! – гаркнул Леденцов. – Экой жук, даровщинки захотел. Привык на

чужой шее ездить.

Егор побагровел.

– На чужой шее? Ах ты...

Он сказал такое слово, каких не произносил никогда, слез с нар, стал навертывать на

ноги портянки.

– Ты куда, Егор, на пургу глядя? – обеспокоенно спросил сосед.

Бережной не ответил, надел валенки, натянул полушубок, забрал свою кису с припасами.

– Прощевайте-ко...

Лесорубы зашумели, стали уговаривать Егора не уезжать. Васька Белый, уронив медную

пуговицу на землю, ползал у самого порога, шаря руками во всех ямках. Егор осторожно

поднял его, посадил на нары, шагнул за порог. Ветер сыпнул в открытые двери охапку снега.

Пурга неистовствовала, навивая вокруг избушки высоченные сугробы. Егор запахнул азям1,

наглухо затянув его кушаком, запряг Рыжка и поехал по просеке. Тут вьюга не доставала,