блюдцами. По лавкам и на полу лежали спящие. Егор, осторожно шагая через ноги и головы,

пробрался к столу.

– Здорово ночевали, путники!

– Проходи-ко, ежели не шутишь...

– Шутить-то не время. Мне бы, мужики, лошадь во двор поставить, возы в усторонье

кабы отодвинуть...

– Ишь ты, шустрый какой! А постоит твой рысак и за воротами. Сверни в сторонку да

привяжи меж сосен, никуда не денется.

Егор постоял, подумал.

– Да ведь, парень, как сказать... Двор-то вроде не твой собственный, – проговорил он.

– А, может, твой? Давай, ямщики, бросай чаи, беги очищать двор. Барин приехал...

– Сейчас, только самовар опростаем...

– Барина надо уважить. Нынче бар-то не часто встретишь...

– Как же, честь добра, да съесть нельзя...

Самовар уж был почти опорожнен, когда Егор снова появился в избе. Он молча снял

кафтан, бросил его на полати и сам залез вслед.

– Что, приятель, без чаю-то? С морозу милое дело, – подмигнул крайний за столом

ямщик.

Егор не ответил.

– Уж шибко ты строг. Молчком не отделаешься. Жить в соседях – быть в беседах.

Егор молчал.

Ямщики постепенно все улеглись. Прикрутили фитиль у лампы. Изба захрапела.

Утром ямщики, выйдя на двор, были ошеломлены. Его середина оказалась пустой. Под

навесом стояли дровни с торбой на оглоблях, из которой лениво выбирал овес рыжий

меринок. Осмотревшись, ямщики увидели, что их возы стоят вплотную один к другому вдоль

забора. Кто их так поставил, уму непостижимо. Неужели один-одинешенек тот молодец, что

мирно почивает на полатях? А кто другой? Так или этак, а надо возы разобрать, вытянуть на

середину двора. Не простое это дело. Скопом взялись за оглобли – не каждый воз сразу

подавался. А парнище тот в одиночку со всеми возами управился. Силён мужик! Где такой и

уродился?

Пока ямщики кряхтели со своими возами, Егор слез с полатей, закусил, напился

холодной воды из ушата и, выйдя на двор, стал запрягать Рыжка. Все смотрели на него, ни

слова не говоря. И только когда он выехал со двора, кто-то промолвил:

– Это, ребята, поди, сам чёрт...

Ямщики помалкивали: черт ли, не черт ли, а с таким лучше не связываться.

3

В новеньком лесном поселке Сузём было шумно. Хотя пахнущие сосновой смолью

бараки наполовину пустовали, Егору после деревенской тишины жизнь здесь показалась

беспокойной. Да и работа под доглядом десятника приходилась не по сердцу. А тут ещё

казённый обоз – кони высоченные, страх посмотреть. А конюхи в бараньих замызганных

полушубках, зубоскалы и охальники, видавшие виды. Нет, не по нутру Егору такое житье. И

когда он услышал, что в верховья реки уходит по стародревнему обычаю лесорубческая

ватажка, присоединился к ней. Знакомые мужики охотно взяли Егора – парень работный, не

лежебок, чего ж не взять.

Двенадцать душ сошлись в той ватажке. Договорились рубить лес на своих харчах с

оплатой после сплава. Объездчик отвел им делянку, полную сухостоя. От какой беды, от

какого несчастья погиб тут лес, мужикам нет дела. Их забота срубить подсохшие на корню

лесины, свезти к берегу, а весной сплавить до запани в устье речки.

Лесорубы добрались до места вечером, облюбовали сухую веретию1 и на скорую руку

соорудили шалаш из еловых веток. Спали скопом, укрывшись ряднинами2, для тепла накидав

поверх толстый слой снега. С утра приступили к рубке избы. Дюжина молодцов за один день

подняла сруб, запеледила его ельником, сложила посреди нового жилища очаг из битой

глины, вдоль стен соорудила нары из жердей, покрыла их охапками сена. И когда на очаге

запылал костер, а над ним забурлила вода в котлах и чайниках, стало весело. Усталые, все

лежали на нарах, смотрели на очаг, любуясь пляской пламени, наслаждаясь теплом. Сизый

дым висел ровной пеленой над головами сидящих выше их на пол-аршина. Он не сразу

находил дорогу в продухах под застрехой. Но это ничего, не вставай во весь рост – и дым

тебе не страшен.

Короток зимний день, потому рано встают лесорубы, при свете звезд разъезжаются по

просекам каждый в свою делянку. Треск, уханье, гомон стоит в лесу до вечерних потемок.