непременно без огня сидеть... Ну, тебе пора, а то сейчас наша

шпана придет,– сказал он.– Я тебя провожу через черный ход.

Парадный теперь заперт.

Я начала надевать свою жакетку, а он стоял передо мной и

ждал, когда я оденусь, чтобы идти показать мне, как пройти

черным ходом.

Мы не сказали друг другу ни слова и почему-то избегали

взглядывать друг на друга.

Когда я вышла на улицу, я несколько времени машинально,

бездумно шла по ней. Потом вдруг почувствовала в своей руке

что-то металлическое, вся вздрогнула от промелькнувшего

испуга, ужаса и омерзения, но сейчас же вспомнила, что это

шпильки, которые он мне вложил в руку. Я даже посмотрела на

них. Это были действительно шпильки и ничего больше.

Держа их в руке, я, как больная, разбитой походкой

потащилась домой. На груди у меня еще держалась смятая,

обвисшая тряпочкой, ветка черемухи.

А над спящим городом была такая же ночь, что и два часа

назад. Над каменной громадой домов стояла луна с легкими, как

223

дым, облачками. Так же была туманно-мглистая даль над

бесчисленными крышами города.

И так же доносился аромат яблоневого цвета, черемухи и

травы...

У парома

Ночь была тихая. За рекой, над лугами, в туманной теплой

мгле стоял над концами красный рог месяца и освещал всю

окрестность неясным, призрачным светом.

Река под тенью высокого берега чернела внизу, и только

изредка от плеснувшей рыбы тусклый луч ущербного месяца на

секунду загорался в изгибе струи.

На низком известковом берегу под обрывом, около лежащей

кверху дном лодки, горел огонек и темнели фигуры двух людей.

На воде у берега чернел паром, а около виднелся силуэт дуги

и лошади.

– Вон еще ктой-то едет, сейчас заодно двоих свезу,– сказал

паромщик, высокий парень в накинутой на плечи куртке.

Он встал, загородился от света костра и крикнул в темноту:

– Эй, к парому, что ли, едешь?

– К парому,– отвечал из темноты голос, и послышался

скрежет колес телеги, въехавшей с мягкой дороги на

прибрежный каменный хрящ.

– Картошку печете? – сказал мужик в пиджаке и сапогах,

спрыгнув на ходу с лошади. И замотал вожжи за угол передка.

– Картошку. Выпить нет ли?

– Выпить нету.

Приехавший оглянулся по сторонам, как бы не узнавая места

и сказал:

– А где ж тут часовенка-то стояла?

– Сломал к черту,– ответил перевозчик.– Мужики часовню

построили, а паром сделать не могли, за три версты ездили, пока

я не обладил. Да брошу скоро, уйду отсюда. Это дело не по мне.

– Отчаянная голова! Вот кто, можно сказать, бога не боится,–

проговорил вновь приехавший и подсел к огоньку.– Смотри,

Петруха, на том свете ответишь.

– Э, терпеть этого не могу,– сказал паромщик.– И не то,

чтобы фантазия, а из нутра, братец ты мой. Как что

божественное, так у меня с души воротит. А сейчас оно мне вот

где сидит...

224

Петр оглянулся в темноту, как бы боясь, чтобы не услышал

тот, к кому имеет отношение разговор.

– Ходит тут ко мне одна девка... Хорошая девка... и не то,

чтобы для баловства, а замуж хочу ее взять. А она твердит свое:

покамест в церковь не сведешь, ничего не получишь.

– Посылай к черту. . По нынешним временам это...

– Сам знаю... Но вот поди, словно домовой обвел! На других

глядеть не хочу, а эту, как увижу – с бугра с оглядочкой от сарая

идет,– ну, прямо сил никаких нет. А насчет бога – не могу.

Можно сказать, вся округа знает, что я самый что ни на есть

отчаянный, а я в церкву из-за бабы пойду!

Он выкатил палочкой из золы картошки, и все, замолчав,

стали есть.

Вдруг на противоположном берегу что-то сорвалось и

покатилось вниз по камням. Все, перестав есть, посмотрели в

том направлении.

– Камень, что ли, сорвался...

– Камень...– иронически проговорил приехавший раньше

мужичок в полушубке.– То не срывался, а то сразу сорвался. Без