картофеля, блинов или пельменей. Такая идея приводит меня в бешеней во. Но

до этого еще, слава богу, далеко.

Семен Семеныч. А если...

Иван Матвеич. Во всяком случае, надо кому-либо из людей государственных

подать мысль: увеличить поставку заморских сукон и кожи, которые крепче

наших отечественных. Обязательно подкину эту мысль политическим

обозревателям наших ежедневных петербургских газет. Пусть прокричат.

Надеюсь, не одно это они у меня теперь позаимствуют...

Семен Семеныч (вскакивает со стула, начинает бегать по помещению).

Нет... горячка... горячка... Что он мелет? (Остановившись.) Иван Матвеич! Я

тебя не узнаю! В своем ли ты уме? Не лишился ли ты рассудка в недрах

крокодиловых?

Иван Матвеич. Наоборот, мой рассудок свеж, как никогда! Я мыслю ясно и

чувствую при этом, как я совершенствую свое мировоззрение. В моем уединении

одного боюсь: глупцов и завистников. Как бы не осмеяли. Как бы они не

подняли вокруг меня шум и свист. Но я приму меры. С нетерпением жду

завтрашних отзывов публики, а главное - мнения газет наших и иностранных. О

газетах сообщи завтра же поутру. Крокодильник открывается в девять утра, но

хозяин пустит тебя раньше, если ты дашь ему полтинник за мой счет. Мы с

тобой рассчитаемся. Буду тебе должен семь рублей семьдесят пять копеек, учитывая твой сегодняшний четвертак, который он с тебя слупил.

Семен Семеныч. Хорошо. Завтра же принесу тебе ворох газет.

Иван Матвеич. Почитаешь мне вслух, а я потом буду диктовать тебе мои

мысли и давать поручения. Каждый день чтоб были здесь все европейские

телеграммы. Не исключаю, что мировая общественность выступит в мою защиту, будет требовать моего освобождения, но это будет мне только на руку. Моя

известность пересечет все границы, и я стану мировой знаменитостью. Обо мне

узнает весь континент, заговорят короли и президенты многих стран! Нет, каково? Ты здесь? Ты еще не ушел?

Семен Семеныч. Да не ушел еще. Хозяин меня тут запер и куда-то вышел. А

без него я не выйду из крокодильника.

Иван Матвеич. Вероятно, ты уже хочешь спать? Я тебя утомил. Который

час? Я оставил дома часы.

Семен Семеныч (устало). Час десятый.

Иван Матвеич. Иди домой и не думай о том, что я сейчас говорил о

критике: я не боюсь ее, ибо она сама находится в критическом положении.

Появляется Крокодильщик.

Крокодильщик. Поговориль с ваш друк?

Семен Семеныч. Поговориль, поговориль.

Крокодильщик. Ваш друк ошень умна шеловек.

Семен Семеныч (отводя Крокодильщика в сторону). Простите, герр...

Крокодильщик. Шульц. Карл Шульц.

Семен Семеныч. Так вот, Карлуша, сколько бы вы взяли за вашего

крокодила в том случае, если бы вы вздумали его продать?

Крокодильщик. Я? Продайт мой крокодиль? Никто не смейт покупаль мой

крокодиль! Не смейт! Он не продаваль! Я не хотим продавайт! Я сегодня сто

тридцать талер браль за посмотрель на мой крокодиль! Завтра будет много

публикум, и я совсем много, зер много талер буду положиль мой касса. Я

десять тысяч талер буду собираль, а потом сто тысяч каждый таг!

Семен Семеныч. Погодите! Погодите подсчитывать! Поймите, что если

каждый день вы будете с публики собираль по стольку денег, то за неделю у

вас перебываль весь город, и потом уже не с кого будет собираль ваши талеры.

И вообще: крокодиль ваш может лопнуль не перевариль моего друк, который

собираль вам капиталь, да и мой друг может заболель и померель во чреве

вашего крокодила. Штербен! Поняли? Мой друк штербен в ваш крокодиль! Что

тогда? Вас, я вас спрашиваю?

Крокодильщик (помолчав). Я буду ваш друк капли из аптек даваль. И ваш

друк не будет помираль!

Семен Семеныч. Капли каплями, но возьмите и то, что может начаться

судебный процесс.

Крокодильщик. Зачем процесс? Варум процесс?

Семен Семеныч. Варум-дарум! Начнется - и все! Супруга Ивана Матвеича

Елена Ивановна может потребовать от вас законного супруга - ее манн! Поняли?

Вот вы намерены богатеть, а намерены ли вы назначить хоть какую-нибудь