Шрифт:
ривая:
Вы ути, ути, ути, ути, ути,
Вы куда ушли, ушли, ушли, ушли?..
А потом замедляли песню:
Воротитеся назад,
Гуси серые летят!
Паша брала высоко и тонко, а мать низко. Красиво звучала песня!
Параше, когда она пела, виделся клён на любимой поляне, вырос-
ший под ласковым солнцем широко и вольно. Слышался шелест вет-
вей, плеск озёрных вод, шум крыльев пролетающих птиц.
— Колокольчик ты мой! — обнимала дочку мать.
Отец выглянул в окно.
— Управляющий!
Все всполошились.
Бричка стала.
Иван вышел на крыльцо. В бричке с управ-
ляющим сидел ещё кто-то — незнакомый. Управ-
ляющий сразу приступил к делу.
— Барин повелели детей, которые к танцам и пению расположены,
доставить на киятр!
— Чо есть тако — киятр?
— Киятр — это где поют и пляшут. Дурак!
— О! — второй гость протянул к Параше руку. — Глазки подобны
сливам. Пой!.. Можешь?
Параша растерянно взглянула на мать. Обе были напуганы. Тогда
отец подтолкнул дочь и басом завёл:
Ка-лин-ка, калин-нка...
Мать нерешительно подтянула:
В саду ягодка малин-ка...
Параша одна высоко, с переливами продолжила:
Под сосною, под зеленою
Спать положите вы меня...
— О!.. — сказал человек в туфлях с пряжками. Пряжки эти Пара-
ше особенно запомнились. Никогда не доводилось ей видеть таких
пряжек.
— Барин! Зачем графу надобны наши детки? — робко спросила
Матрёна Ивановна.
— Веселить надобно графа, киятр они хотят! Кто господину услу-
жить должен? Слуги, холопы его! Вы есть собственность графа Шере-
метева. Вы есть то же, что... эта скамейка или эта деревня, лес.
Управляющий повернулся к девочке:
— Собирайся! Будешь жить как барыня. Грамоту учить, музыку,
манеры господские.
Тут только отец с матерью поняли, что их любимую дочь хотят
куда-то увезти. Мать побледнела, хлопнулась в ноги гостю:
— Помилуй, батюшка, да как же мы без неё? Без цветочка, без
колокольчика нашего?
— Молчи, дурища! Да знаешь ли, где она жить будет? Что есть-
пить будет? Собирай в дорогу. Барыней будет твоя девчонка.
Вечером Иван Ковалёв пришёл из своей кузницы почерневший,
злой, совсем сгорбившийся. Ковалёв знал своё крепостное, зависимое
положение, знал, что «приписан» к графу и ни паспорта, ни права
куда-нибудь уехать или пожаловаться не имел. Но чтобы не распоря-
жаться своими собственными детьми! — этого он не мог стерпеть!
Кузнец клял на чём свет стоит всех: управляющего, и графа, и
соседа своего, но больше всех доставалось ни в чём не повинной жене
да детям.
— Угомонись, отец! — плакала Матрёна Ивановна. — На детях ли-
ца нет. Напугал ты всех.
Плакала она оттого, что увезут её любимую дочь, что некому будет
заступиться за неё, угомонить вспыльчивого мужа.
А Пашенька уложила отца на лавку. Гладила отцову бороду. При-
несла отцу ковш с квасом. Кузнец вдруг прижал к себе её головёнку и
то ли зарычал, то ли заплакал.
— Не плачьте, тятенька, — уговаривала девочка. — Я вас не поза-
буду, не брошу, бог даст, деньги будут, я вас из неволи выкуплю...
ми колоннами. Вокруг дома были дорожки, такие
ровные, словно их по верёвочке делали. Дорожки