песенка оттает…

1969

Новогоднее

Какие там «Новые годы»?

Веселье заткни, шпингалет…

Есть праздник Любви, есть – Свободы,

а праздника Старости – нет.

Мороз барабанит по стенам

и скулам – бомбит бомбовоз!

Пожалуй, подспудные гены –

и те ощущают мороз.

Бутылка шампанского шпокнет,

и снова в висках тишина…

Как будто в окопе глубоком,

сижу я в бокале вина.

Какие там Новые Годы, –

заботы, запреты, завал…

А друг выдавал анекдоты,

и я его – в лоб целовал.

31 декабря 1969

«Когда я Нюшу полюбил…»

Когда я Нюшу полюбил,

а полюбил ее не сразу,

я по утрам кагорец пил,

а не какую-то заразу.

Когда я Нюшу целовал –

и в рот, и в око, и в сопатку,

я тот кагорец наливал

в себя, как в рюмочку-лампадку.

Как хорошо, что я затих,

так удивительно, что бьется,

что бьется сердце на двоих,

как это где-то там поется.

1960

«Лежит раздавленная кошка…»

Лежит раздавленная кошка,

ее мне жалко, но… немножко.

Лежит кургузый пиджачок,

а в нем – душистый мужичок.

Сорвало с крыши лист железа.

Кулак не пукнет из обреза.

Ползут к себе, издалека,

две половинки червяка.

Попал автобус под трамвай,

грузин сказал печально: «Вай!»

Лежит расплющенная ложка,

лежит, растоптана, дорожка,

лежит заводик – хвост трубой!

А я хочу лежать с тобой.

1964–1991

Арифметик

– «Здравствуй. Я тебя не видел

восемнадцать лет».

Глянул я – чуть глаз не вытек:

– «Ты ли это, – дед?!»

– «Я-то, я. Но скоро сорок

и тебе и мне.»

Я ему: – «Послушай, Жора,

может, выпьем?»

– «Не!

Ни граммульки, ни полкапли

вот уж десять лет.»

И протягивает грабли,

говоря: – «Привет.»

Скоро сорок. Скоро двести.

Скоро – миллион!

А когда-то пели вместе

песни. Я и он.

1969

«Сижу, потому что стоять не могу…»

Сижу, потому что стоять не могу.

Я выпить желаю. Разрушить тоску.

Как вдруг – прилетел под окно голубок

и сразу нагадил. А я – занемог.

А я, оскорбленно взирая на мир,

отнес голубка в коммунальный сортир,

в котором чугунный стоит унитаз,

с тех пор как лишили Романовых – нас.

1961–1991

«Как это серенькое небо…»

Как это серенькое небо

вчера грустило и рыдало!

Как будто я в объятьях склепа –

на дне кирпичного квартала.

О, мне, как человеку почвы,

как человеку агрегатов,

казалось все это нарочным

и несколько витиеватым.

Я очень пиво обожаю,

его отрыжку роковую.

Проблему я не столь решаю,

а сколь, – решив ее, – ликую.

Но в сердце чаще – ватно, утло,

по мелочам да и по сути…

Какое серенькое утро,

какие втоптанные люди.

1961–1991

«Рассвет сквозь иглы сосен…»

Рассвет сквозь иглы сосен.

Туман съедает снег.

Весна, а в сердце осень.

И деревянный смех.

Идем. Куда? Не знаю.

Ведут. Молчит конвой.

Россия, мать родная

с патлатой головой.

Явь источает запах,

тоску – не аромат.

Плывет, как дым, на Запад

великорусский мат.

1992

Домой

До чего же дико

на пустом шоссе.

Дождик. В сердце тихо.

И поля – в овсе.

Где я жил до этих

моросящих дней?

Где я пил? В буфете.

И не с ним, а – с ней!

…Горбится автобус,

производит шум.

Надо только, чтобы

не сдавался ум.

Надо непременно

шевелить мозгой.